Ловцу частичек бытия

Полусвященный полутрепет

Наконец от пошлого предмета, коим является стакан, переходим к более выразительным, или, как минимум, благородным объектам. Хотя… кажется, в руках Мастера ничто не лишается духовного содержания. И даже приобретает оное. Разве только усилий надо побольше приложить, чтобы изображенное  было очищено от случайных черт и стало поистине прекрасным. Именно прекрасным – а не красивеньким!

Вопрос – для чего. То есть, надо ли нам вообще из великого разнообразия фактуры творить именно «прекрасное». Может, создавать разумное, доброе и вечное? Ну, по крайней мере, все глупое, злое и преходящее и без того с завидным упорством так и стремится заслонить наши взоры. Кстати, вы никогда не задумывались, что мировая фотожурналистика как раз и оказывает львиную долю внимания человеческой глупости, человеческому злу и человеческой мелочности? Да просто посмотрите работы победителей «Уорлдпрессфото» последних десятилетий… Кровь, боль, страдание, разврат, предательство, горечь, отчаяние… что еще? Ах, любовь? Что-то не припомню любви-то. Все больше в фотожурналистике мы наблюдаем тотальную ненависть, я бы сказал, ксенофобию. И это дело разбавлено имитацией любви и чувств в разного рода глянце. Ля дольче вита, сладкая жизнь. Гламур и криминал тотально торжествуют!

А потому не надо вальяжно хулить всякие он-лайн-конкурсы типа «фоток.ру». Да, там в топах закаты, киски, писки и, простите, редиски. Но уж, по крайней мере, человеческого страдания там не наблюдается. Господа, если к правде святой мир дорогу найти не суме, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой! Вот и живем. В грезах. И душа не болит, за что особая благодарность гламурным фотографам.

Ну, а теперь посмотрим на данный берег Москвы-реки (как москвичи обычно говорят, "Москварики"):

296 

Что обычно для нашей Средней полосы, на берегу растут ивы «неплакучие», или, как в деревнях говорят, «вётлы». В центре кадра – довольно большое дерево. С этого ракурса оно невыразительно. Практически, оно сливается с безобразным фоном, Да и само изображение какое-то «плоское». Все потому, что снято телеобъективом. «Телевик», ежели глубина резко изображаемого пространства велика (а в данном случае снято «цифромыльницей» с маленькой матрицей, которая дает просто сумасшедшую ГРИП), всегда убивает объем.

Итак, на изображении мы видим великое количество лишних деталей. Да в кадре просто отсутствует сюжетно важная деталь! Сплошной сумбур. А мне хотелось бы снять дерево. Так, чтобы оно выразительно смотрелось. Сам объект находится в районе, где я живу, Строгино. В так называемой «Строгинской пойме». Под этим деревом одно время мы с семьей любили отдыхать и купаться – потому что вётла в летний зной дает тень и в ее сени весьма уютно. Ныне мы облюбовали другой уголок Строгинской поймы, ибо на данном берегу теперь любят отдыхать черно… простите, гости из ближнего зарубежья, гастарбайтеры. Грязное стало место, неуютное. Впрочем, само дерево пока что не пострадало. И то слава Богу.

Итак, моя задача – выразительно снять дерево, с которым связана некоторая (хотя и незначительная) часть моей жизни. Для фотографии оно – обычный объект, имеющий три свойства: форму, цвет и фактуру. Кстати, о фактуре. Вы никогда не задумывались о том, что в русском языке слово это разделяется на два: «факт» и «ура». Ура факту? А почему бы и нет? У пишущих журналистов тоже ведь бытует понятие «фактура», обозначающее набор фактов. Ну, для нас, снимающих людей, фактура все же – свойства поверхности того или иного объекта. Фактура дерева – листва. И еще – кора. Ежели приблизиться к дереву вплотную, выясняется, что своя фактура есть у каждого листика. То есть, и дерево является макрообъектом, включающем себя определенные части. Но… ведь мы говорим о дереве, которое имеет ФОРМУ. А потому для начала приглядимся к форме дерева и постараемся ее выразительно передать:

297 

Сразу обращаю внимание на бетонное строение слева, на многоэтажки вдали. Ну, катер справа – от него легко избавиться, просто дождавшись, когда он проплывет. А, может, не стоит дожидаться и выбрать такую компоновку, чтобы в кадре была такая… полифония, что ли. Один знаменитый фотограф утверждает, что хорошая фотография – это как стихотворение типа: «Ехал Ваня на коне, вел собачку на ремне, а старушка в это время мыла фикус на окне». С одной стороны, получается вроде бы «фотографический балет», зато взгляд зрителя задерживается на снимке несколько больше, чем ежели в нем содержалось более одной сюжетно важной детали. Однако, мы снимаем дерево. А значит, неплохо было бы сконцентрироваться на нем:

298 

Человеческие фигурки, т.н. «стаффаж» (второстепенные детали) - древний прием в пейзаже, придуманный еще на заре этого жанра изобразительного искусства. «Человек – мера всех вещей». Фигурка всегда подчеркивает масштаб объекта природы. И не только природы. Но как-то… штамповано, что ли. Нет «изюминки». Хотя, по форме дерево – довольно интересное. Какая-то в нем все же есть величественность. Таковая на самом деле присутствует во всех больших деревьях.

Давайте разберем свойства данного объекта по деталям. Форма… она интересна. Цвет… Желтеющая листва, а на одной ветви уже и пожелтевшая – это плюс. С фактурой сложнее. Поскольку листва на этом общем плане совсем уж мелкая, фактуры не видно вообще.

Но мы забыли про ряд съемочных факторов, а именно – об освещении, о ракурсе, о фоне, о среде. В съемке стаканов все эти факторы мы довольно подробно разбирали, поэтому здесь не буду расшифровывать их значение. Освещение здесь – мягкий рассеянный свет. Облачно, солнце не дает теней, не «рисует» объект. Ракурс можно поменять:

299 

В снимке 298 стаффаж и дерево находятся практически в одной плоскости, изображение получается одноплановым. Здесь же человеческая фигурка «ушла» на задний план, что, вкупе с планом противоположного берега, создает ощущение объема. Еще обращу ваше внимание на то, что солнце чуточку пробилось сквозь облака и «нарисовало» объем дерева, тем самым подчеркнув форму.

А посмотрим данный сюжет в черно-белом варианте:

300 

Сразу скажу: так как фактура листвы на общем плане невыразительна, отказ от цвета сюжет не улучшает.

Хочу обратить ваше внимание на детали. В снимке 300 слева кадра – парус, какое-то строение (это мост в Серебряном Бору), справа – отвлекающие внимание строения. В общем, слишком пестрый фон. Он знаете, что «дарит»: конкретику, излишнюю детализацию. И образ дерева, который я пытаюсь создать, от этого «визуального спама» явно страдает. То же и в кадре № 299: какой-то красный воздушный змей справа, те же строения…

Ладно. Попробуем посмотреть на фрагменты нашего объекта:

301 

Вот здесь, в среднем плане, начинают «играть» фактура коры и листвы. Да и вообще фактура могучих стволов, корни, вгрызшиеся в землю – изобразительно выигрышны.

Сменим ракурс:

302 

Мне лично мешают многоэтажки, а еще раздражает мусор на земле, окурки. По идее мне надо было провести «ретушь объекта», прибраться у корней. Как всегда, ленюсь… И, кстати, в кадре 302 почему-то нелепо смотрится рыбак. Тот же сюжет, при другом фокусном расстоянии (снято не «шириком», а «полтинником»):

303 

Нет, плохо. Ежели говорить о «сюжете с деревом и рыбаком», если вы вернетесь к снимку 299, увидите, что 299-й повыразительней. Да и дерево реально смотрится величественно.

Я, может, вообще не о конкретном дереве хочу рассказать, а о величии Самой Природы. О том, как мы, людишки, суетливы, мелочны по сравнению с… а по сравнению с чем? Так же можно ведь снять «человечка» радом с небоскребом. Или рядом с церетелевским памятником Петру. Или рядом со скалой. Весь вопрос, КАК мы это снимем…

Впрочем, вернемся к нашему дереву. Вспомним, что кадр можно скомпоновать и вертикально:

304 

Ведь чем характерно любое дерево: оно тянется ввысь, к свету. Все эти вертикали, разветвляющиеся стволы – они как символы самой жизни. Символы? Ага… кажется, время поговорить об архетипах.

Сразу вынужден себя осечь: «архетипичность» нашего понимания фотографий не имеет такого громадного значения как сюжет. Так же и «фотографическая композиция» - лишь один из элементов языка фотографии. Но я не могу обойти теорию архетипов стороной, ибо в творческой фотографии слишком большое значение имеют «архетипичные» сюжеты. Сразу вынужден заметить: архетипы не надо путать со стереотипами, наборами штампов, существующими в любом искусстве. Одиноко стоящие деревья, отражения в лужах, водные потоки, летящие голубки и прочие стереотипы миллионами тиражируются в произведениях различного уровня качества. Посмотрите несколько отвлеченно, например, на «Яндекс-фотки» - и вы увидите стереотипы, настоянные на архитипичных сюжетах.

Это как дискретные смысловые конгломераты; они адекватны «затертым» фразам в вербальных языках. Например, мы говорим: «спит мертвым сном», «небо заволокло облаками», «темнота – хоть глаз выколи», «любовь до гроба» - потому что эти идиомы накрепко засели в нашем подсознании. Не надо выдумывать ничего нового и оригинального – есть готовые словесные конструкции, которые мы применяем не задумываясь. Это рационально, ибо в повседневном общении позволяет нам не растранжиривать почем зря умственную энергию. Другое дело – «художественное слово», в котором оригинальность, неповторимость – несомненное достоинство.

В фотографическом языке так же. Зачем выдумывать что-то своеобразное, если еще древний мудрец Екклесиаст утверждал, что все в этом мире уже придумано… Отсюда и многочисленные штампы. Даже в творческой фотографии, если зритель начинает путаться в смысловых дебрях, оригинальность не всегда полезна, ибо форма, заслоняющая содержание, способна отвлечь от главного. Грубо говоря, если мы восхищаемся фотографическим произведением: «Боже, как снято, как снято!..», мы можем, собственно, не заметить, ЧТО снято. Восхищение мастерством автора может заслонить суть. Не надо ведь забывать, что фотографическая камера фиксирует реальные объекты и события. Фотограф имеет право на интерпретацию. Но фотографии, в которых реальность игнорируется, я собственно «фотографиями» назвать не могу. Скорее, это художественные произведения, созданные при помощи фотографической техники.

Я не оправдываю громадное количество фотографических стереотипов. Но я не стал бы писать эти строки, если бы не существовало одно обстоятельство: за поволокой стереотипов (а хотя бы тех же закатов с отражением в воде) скрывается иной мир, чрезвычайно сложный и противоречивый. Фотография – поле для создания визуальных образов. Видимость – дар особенный, вряд ли кто-то будет отрицать, что вербальный язык – жалкое дитя по сравнению с невербальными языками. Даже балет, искусство пластическое, с его «па-де-де» и прочими «французскими» элементами по сути древнее всякой письменности, ибо в основе его лежат архаичные ритуальные танцы (и не только человеческие!). А уж что говорить о визуальных искусствах.

Идея архетипов была высказана Карлом Густавом Юнгом почти столетие назад; в нас сохраняется склонность мыслить образными категориями, способность обобщать и оперировать символами. Но это не для простоты и рациональности. Архетипы помогают пониманию сущего, а так же интеграции в данный социум. Приведу высказывание Юнга:

«По мере развития наук наш мир становится все менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное «подсознательное единение» с явлениями природы утеряно. Последние постепенно утратили свое символическое значение. Гром более не глас гневающегося бога, а молния – не орудие его возмездия. В реках нет водяных, в деревьях не таится жизненная сила, змеи не являются воплощением мудрости, а горные пещеры не служат убежищем великих демонов. Камни, растения и животные более не разговаривают с человеком, да и сам он не обращается к ним, как раньше, думая, что его услышат. Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения. Эта колоссальная потеря компенсируется образами, приходящими к нам в сновидениях. Они воссоздают нашу первозданную природу, ее инстинкты и особый образ мышления. К сожалению, они говорят на языке природы, странном и непонятном для нас, что ставит нас перед необходимостью перевода этого языка в рациональные слова и понятия, присущие современной речи, свободной от такой дикарской «обузы», как мистическое соединение с описываемым предметом».

Переведем снимок 304 в оттенки серого:

305 

Здесь мы можем сосредоточиться на фактуре ствола, ощутить жизненную мощь, таящуюся в дереве. Нас не отвлекает зелень, мы не созерцаем цветовые оттенки на коре (для меня они не слишком приятны). Зато мы видим графический образ, а именно – игру полутонов и линий в плоскости фотоснимка.

Сменим точку съемки:

306 

Здесь получается даже иной сюжет: дерево веет диалог с водной гладью. Снова переводим в ч/б:

307 

Ну, а здесь, так как я не ставлю акцент на фактуре ствола, черно-белый вариант, на мой взгляд, проигрывает.

Другой диалог: «дерево-небо»:

308 

Теперь я хочу подробнее остановиться на особенности архетипа «дерево».

Помню, был я как-то в командировке, в Кадуйском районе Вологодской области. Очень меня заинтересовал слух о том, что в одной глухой деревушке старушка, почитаемая в округе за ведьму, поклоняется… дереву, которое она сама себе выбрала в лесу. И вот мы смогли забраться в эту «тьмутаракань», а точнее, в деревню Верховье. Мы опоздали. Из дому вышла ее дочка и сказала, что баба Клава при смерти. Уже и не говорит совсем: день - от силы два ей осталось. И еще дочка поведала, что злодеи какие-то то деревце сломали. После чего мать и занеможила. В дом нас не пустили, точнее, мы и сами не просились. Уехали с миром.

Говорят, баба Клава колдунья была добрая. И считалась в своей деревне чудачкой. Да, украшала «свое» дерево, разговаривала с ним, подарки ему приносила - ну, да мало ли какой у кого «бзик»? Но дерево ее не трогали. Мало ли что... «Злодеи», видно неместные были, не знали - что к чему. Тем более, здесь, в Верховье к деревьям особенное отношение. В частности, принято на годовщину смерти сажать посередине могильного холмика деревце. И местное кладбище представляет собой лес из таких деревьев, иногда и толстенных, в два обхвата: получается, дерево - как символ человека. Уже и крест сгнил, и холмик едва различим, а дерево - вот оно - растет себе.

Я уже было забыл этот эпизод. Но в начале лета один четырехлетний карапуз подозвал меня к березке и заставил приложиться ухом к ее шершавой и не очень приятной на ощупь коре. «Слысыс?!» - категорично спросил он меня. Я ничего не слышал. «А ты не дысы…» - Я задержал дыхание. И, кажется, до меня донеслись утробные, едва доносящиеся перезвоны тысячи колокольчиков. Я заткнул второе ухо и напряг слух. Да, действительно: будто далекие колокольца переливаются. Ну, да естественно, соки поднимаются по стволу, отсюда и звуки. «Тепель слысыс?» - «Да…» - «Оно зывое?» - «Кто?» - «Кто-кто. Делево.» - «Конечно» - «Знасит, ему больно?» - и малыш тыкнул пальчиком в надрез на стволе, наверное, сделанный любителем березового сока. Я кивнул.

А потом, когда остался один, решил поверить открытие мальчика, переходя от дерева к дереву. Надо сказать, «пели» они не все. Но - большинство. И, что интересно, «музыка» каждого дерева отличалась своей, тональностью, темпом и силой. И не каждую породу можно услышать: береза, осина, тополь - у них стволы гладкие, а вот дуб или ель к ним не приложишься - кора очень уж рельефная...

Я вспомнил один странный рисунок, который кинорежиссер Андрей Тарковский сделал в 1986 году, когда лежал в госпитале. У него был рак, последняя стадия. Врачи давали только несколько дней. И вот Тарковский изобразил на бумаге дерево. Одинокое дерево. Оно старое и не все его ветви покрывает листва. Справа от дерева - могильный крест. А в могучих корнях различим большой, покрытый поволокой... глаз. Такой вот символ. Знатоки Тарковского утверждают, что это не случайно: Андрей Арсеньевич очень любил одну фотографию, которая была сделана в городе Юрьевце, в 1933 году его отцом Арсением Александровичем. На фото изображены маленький Андрюша с мамой, Марией Ивановной. Они сидят на скамейке в нижнем правом углу кадра. Остальную же часть фотографии занимают корни. Гигантские корни дерева, даже ствол его едва попал в кадр. И действительно:  если вглядываться, то кажется, что чрез корни проглядывает глаз. Режиссер сделал дерево (другое дерево, мертвое) одним из героев своего последнего фильма «Жертвоприношение». В конце этой картины, напомню, дерево расцветает.

Вот фото из «города Тарковского» Юрьевца:

308а 

Пытаясь разобраться в вопросе «древесной философии» дальше, я понял, что покойная баба Клава была вовсе и не чудачкой. Должному пиетету к дереву следовали во все времена. Так, туземцы острова Маланка до сих пор верят в «ганту кайу», или «Древесных демонов», которые живут в различных породах деревьев и поражают людей болезнями. Некоторые деревья отличаются особой злобностью их демонов. Даяки на Борнео считают, что не следует рубить деревья, в которых обитают духи. На Суматре считается, что дерево - вещественная оболочка духов. В Америке знахари племени Оджибве убеждены, что слышат жалобы дерева, если его срубают без надобности. Негр-дровосек в Африке, срубая дерево, боится гнева живущего в нем демона и пускается на некоторые ухищрения: нанеся первые удары топором, дровосек проливает на землю несколько капель пальмового масла и убегает, в то время как дух занят слизыванием подношения.

В Бирме, прежде, чем срубить дерево, обращаются к нему с молитвой, но не к самому дереву, а к его «калук», т.е. к душе. Сиамцы, прежде, чем умертвить дерево, приносят ему в жертву пироги и рис. Они считают, таким способом они помогают «матери дерева» превратится в «доброго гения лодки».

Сам Будда во время своих многочисленных метаморфоз 43 раза был «древесным гением». В буддистских летописях упоминается Великое дерево Бо, а на острове Цейлон живет его потомок, по преданию, выросший из ветви дерева Бо. Люди собираются у дерева тысячами. Есть священное дерево Воданабе и в Абиссинии, на берегу реки Гаваш. Сюда тоже стекаются многочисленные паломники (кстати, слово «паломник» произошло от пальмовой ветви - а ведь это тоже часть дерева).

И у великого слепца Гомера в деревьях есть необычные обитатели - нимфы. Они растут вместе с деревьями и, если нимфы удаляются от солнечного света, дерево лишается сока и его кора опадает. И по поверьям античных греков, если дерево срубается, с ним погибает его нимфа. Нимфы разных пород деревьев имели свои имена: так, в ясене жила Мелиада, а в дубе - Дриада. У нимф были враги - сладострастные Сатиры, которые всячески преследовали нимф. В русской демонологии сатиры трансформировались в леших. Лешие тоже весьма падки до женского полу и часто принуждают неосторожных девиц сожительствовать с собой. Леший - большой любитель выпить, а друзей у него нет, за исключение медведя, которого он не прочь попотчевать, что бы затем взять его в услужение. На Русском Севере вам еще могут рассказать про «свадьбу лешего» - если посреди леса вам вдруг попадется бурелом, знайте: по старинным поверьям, это следы свадебного поезда Лешака, когда разгульная свита неистово проносится над землей. Как следствие того - ураган и опустошение. Нимфы у славян превратились в Русалок. Русалки были одновременно образами водных стихий и деревьев.

В сказке Пушкина, если помните, есть дуб на Лукоморье, на ветвях которого сидит Русалка. Вы никогда не задумывались, почему именно дуб? У славян дуб издавна почитался священным деревом (но иногда эту роль перенимала сосна). Первоначально «дуб» просто означало «дерево». Даже семена дуба, по преданию, заносились весенними ветрами из райских кущей. Еще сотню лет назад больных детей носили в лес, раскалывали надвое молодой дубок, трижды протаскивали ребенка через расщеп и потом тщательно перевязывали дерево ниткой. Да что там прошлое! У любого нынешнего святого источника вы увидите куски ткани, привязанные к ветвям деревьев. Так, после того как вытрем себя, мы отдаем, сами того не осознавая, болезнь… дереву. И это сейчас, в третьем тысячелетии...

Шагнем на тысячу лет назад. Константин Порфирородный описывает руссов, приплывающих на остров св. Георгия для того, что бы совершить жертвоприношение под большим дубом. Путешественник Гельмольд рассказывает так о священном месте славян: «...Мы заехали в рощу, единственную в том краю, и увидели там дубы, посвященные Перуну. Они были окружены оградой с воротами. Это место было святилищем для всей страны и имело своего жреца...»

Считалось, что у всех деревьев есть свой прародитель: Мировое древо. Образ этого «супердерева» проносится через все времена у всех народов. В нашем, русском варианте оно лучше всего описано в одном апокрифе («Беседа Панагиота с фрязином Азимитом», 16 век): «...а посреди рая древо животное, еже есть божество, и приближается верх того древа до небес. Древо то златовидно в огненной красоте; оно покрывает ветвями весь рай, имеет же листья от всех древ и плоды то же; исходит от него сладкое благоуханье, а от корня его текут млеком и медом двенадцать источников...»

Все это, скажите вы, мифология. Сказки. Когда умные машины срезают деревья многими и многими тысячами - разве задумываются лесорубы существовании каких-то там нимф? Смешно же... Но дело не в том, как представляют или представляли себе люди то же дерево. Как глубоко не проникнешь в суть той или иной вещи, все равно придешь к себе самому.

Нет уже бабы Клавы. И на ее могилке тянется к небу крохотная еще березка. Живет себе, наверное, не горюя, тот гражданин, что повредил достопамятное дерево. А может быть, очень даже горюет? И не поймет, что когда-то по дурости нарушил некую сакральную связь человека и Природы…

Однако, пора бы вернуться к нашей вётле. Много в творческой фотографии зависит от элементарной удачи. Вот снимок:

309 

Удача здесь в состоянии природы. Раннее утро, туман, мороз… По сути, изменилась среда. От туманной среды фон стал, ну, совершенно абстрактным. Мягкий, рассеянный свет, пастельные тона, иней, прикрасивший землю… Ляпота! Только… фотография-то эта вовсе не о дереве. Она о красоте раннего утра. Типа рассвет.

На самом деле, фотографы-пезажисты как раз и снимают-то на рассветах да на закатах. У них это называется «режимной съемкой» (хотя, на самом деле это понятие пришло из кинематографа – операторы в условиях недостаточного освещения снимали (на пленку) «в режиме».

А взглянем-ка на листву нашего дерева:

310 

Я уже говорил ранее, что всякий объект состоит из более мелких объектов. «Клетка-листва-дерево-лес-континент-планета-мироздание…» И все в нашем мире взаимосвязано. На снимке 310 я изобразил фрагмент дерева. А вот вопрос: изобразил ли я, собственно, дерево? С точки зрения формальной логики, безусловно. А вот с точки зрения фотографии – вовсе даже и не изобразил. Мы здесь хорошо видим формы листьев. А вот форма дерева, простите, потеряна. Нетути дерева на фотографии! Это как снять ухо человека и сказать, что перед нами портрет. Хотя, на самом деле перед нами изображение уха, так сказать, «ню» (и не смейтесь, «ню» - изображение любой обнаженной части человеческого тела, а не только интима).

По сути, ежели провести параллель с портретом, мы на снимке 310 видим «волосы». То есть, листву, конечно… Листва сообщает нам информацию о дереве. В фотоистории о дереве «крупняк» помог бы. Но в настоящий момент я создаю не фотоисторию дерева (как того же стакана). Моей жизни скорее всего не хватит, чтобы отследить историю крупного растения от рождения и до гибели. Пожалуй, можно было бы придумать «краткосрочную историю дерева». Это вполне реально. Но – зачем? Короче: я просто стараюсь создать выразительную фотографию, которая расскажет о конкретнов, избранным мною дереве.

Еще кое-что скажу о среде. В 2010-м в Москве был смог. Тогда я тоже снимал эти деревья в Строгинской пойме:

311 

Не знаю, как вас, но меня эдакая воздушная перспектива (точнее, «дымная перспектива») завораживает. Хотя, деревья здесь – всего лишь антураж, часть пейзажа. Вот еще одно фото отыскал в своем архиве:

312 

Здесь я не снимал «специально дерево», просто, проходил мимо, увидел двух людей, отдыхающих на природе. И получилось, в общем-то, невыразительно, хотя, дерево занимает значительную часть плоскости снимка. Почему здесь все плохо? А потому что нет акцента на чем-то, отсутствует сюжетно важная деталь. Просто говоря, глазу зацепиться не за что. Ситуацию мог бы спасти интересный свет, дымчатая среда, пластический образ (как это ни странно, в снимке 311 в первую очередь привлекает внимание фигура женщины справа).

А вот наше дерево весною:

313 

Оказывается, с робким «одеянием», оно не так и величественно, как кажется летом или осенью. Ну, а вообще данная фотография – о серфингисте. На ветви дерева вообще не обращаешь внимания. Почему? А потому что дерево здесь БЕЗ ОБРАЗА, то есть, безобразно. На хватает отчетливой, ярко выраженной ФОРМЫ.

Осмелюсь вернуться к нашим опытам со стаканом № 1:

314 

Просто посмотрите на соотношение двух форм: искусственного цилиндра и естественного… а даже и не знаю, как обозвать форму, которую имеет дерево. А, пожалуй, так можно и назвать: «форма кроны дерева». Крона – почти что «корона»; уже в самом слове «крона» заложена величественность.

А вот вариант «социальный», пикник таджиков невдалеке от нашего дерева:

315 

Нет, плоховато, давайте-ка лучше вот так:

316 

Здесь и солнышко, прячущееся за кроной, и перспектива. И композиция «правильная», то есть, по правилу третей.

А так сюжет выглядит, ежели «притянуть телевичком издалека»:

317 

Заметили, каким плоским и невыразительным получилось изображение?

А все же в нашем дереве, точнее, в его изображении чего-то не хватает. Какой-то «сумасшедшинки», что ли… Обычно я говорю: «нет полета воображения». Не тянет наша вётла на почетное звания «древа жизни». Чтоб, значит, дух захватывало.

Я сделал длительную паузу. Дождался, когда осень изрядно поработает над нашим объектом. Пришел на то же место в конце октября – и вот:

318 

Хочу заметить: пришлось дожидаться солнечного дня, а их нынешней осенью было не слишком-то и много.

Хочу раскрыть маленький секрет: при съемке пейзажа я частенько использую режим HDR, моя фотокамера снимает один сюжет при нормальной экспозиции, с недодержкой и передержкой, а потом три кадра автоматически сводит в один. То есть, я искусственно расширил динамический диапазон. Хорошо ли это? Очень скоро мы попытаемся разобраться в данном вопросе.

Пока же смею обратить ваше внимание на что листва нашего дерева стала благородно желтой. Мое любимое цветовое соотношение: золото на голубом. Да, мне пришлось ждать, чтобы «отловить» данное состояние погоды. Хотел еще дождаться изрядного тумана, но не срослось. Что делать – фотограф чаще всего зависим от удачи…

Итак, золото на голубом… А если посмотреть графический образ:

319 

Ну, что ж… как минимум, величественная «форма кроны» весьма впечатляет. А «изюминки» как раз нет. Обычный «школярский» снимок, я бы сказал, бесхитростный. А рамочки я "приделал" для того, чтобы снимок не сливался с белым полем.

Вернусь к цвету:

320 

Нет игры солнца в кроне. А еще… в снимке 318 весьма выразительно пролетают птицы. Пустячок, а особого настроения добавляет. В 320-м тоже пернатая тварь присутствует, но как-то она почти незаметна.

Ну, а теперь усилим при помощи смены точки съемки три свойства нашего объекта: форму, цвет и фактуру:

321 

Здесь у нас боковое освещение, которое, как известно, наилучшим образом подчеркивает рельеф. Знаете, почему на этом снимке дерево смотрится откровенно неважно? Это очень интересный вопрос, ибо за кажущимся иррациональным неприятием чего-то или кого-то скрываются зачастую очень простые вещи. Случается, какой-нибудь, вероятно, хороший человек нам отвратителен из-за простой… бородавки. Или из-за волос в ушах. В кадре 321 и цвета вроде как приятны, и крона шикарная, и простор манит, чувствуется морозный, прозрачный воздух. А нет… ствола. Дерево воспринимается как куст! А все почему: неудачный ракурс.

Сменю ракурс, дождусь, когда в кадре появится случайный прохожий:

322 

В отличие от опытов со стаканами я не занимаюсь постановкой. Терпеливо стою и жду, когда в кадр влетит птичка либо войдет случайный человек. Фотограф – как охотник; у него две добродетели: умение ждать и способность вовремя нажать на кнопку. И вновь в кадре появляется раздражающая мелочь. Собачка весьма мила. А вот ее хозяин одет в слишком уж ярко-красную куртку, которая бросается в глаза. Да-а-а-а… цветная фотография – занятие муторное, непредсказуемое.

То ли дело черно-белая фотография:

322аПродолжение »