Светопоглощение
Я встретил одного художника и испросил,
пойдет ли он на войну? Он ответил:
«Я тоже веду войну, только не за пространство,
а за время. Я сижу в окопе и отымаю у
прошлого клочок времени. Мой долг одинаково тяжел,
что и у войск за пространство».
Велимир Хлебников.
Один мудрец как-то выразился: человечество движется вперед, придумывая язык для понимания сегодняшнего мира. Уже было ранее замечено, что если фотография вконец определит себя в мире и система ее ценностей будет «утрясена», она умрет. Точнее, умрет то, что можно отнести к искусству: в бытовом и научном плане она закрепилась прочнее.
Кто-то уже давно придумал метафору, сравнивающую человека с кометой. «Со дня физической смерти того-то и того-то прошло N лет.» Что можно придумать глупее и нелепее этой фразы? Ушел человек и потянулись за ним шлейфом вереницы разных «следов» вроде скорби родных (тех, кого ненавидят, забывают быстро), нерасшифрованных посланий, несказанных слов, в общем, всего того, что Кракауэр смело назвал «духовной грязью». Фотография, получается, оказывается одним из носителей этой «духовной грязи», она как бы вросла в хвост «кометы». Не случайно фото родных так любят помещать на могильные памятники.
Поэтому бессмысленно говорить о сущности фотографии. Фотография самодостаточна и ни в какой сущности не нуждается.
Но есть другая сторона. Фотографу, наверное, важно понять, кто он, где границы его деятельности и - что самое главное - в каком направлении развивать свое искусство. И вот здесь-то как раз мнений - целые горы. Но там, где имеется «драка», есть жизнь! Ведь для каждого фотография - это... в общем у каждого есть свое представление о предмете своей деятельности.
О том, что чувство движения времени, «чувство хрупкости бытия» - главная черта, присущая человеку, увлекшемуся фотографией, мы еже говорили не один раз. Добавлю еще, что к этому чувству добавляется понимание того, что ты сам не вечен. И здесь фотография - как бы маленькая, ну, совсем малюсенькая, но - победа над смертью. Если учесть, что победа над смертью, над тленом, - вообще есть сверхзадача культуры за всю историю человечества (начиная с наскальных рисунков), то функция, взятая на себя фотографией, оказывается вовсе не «малюсенькой».
Если кому-то кажется, что занятие светописью - развлечение, он коварным образом заблуждается. Развлечение, как говорил еще Паскаль, приближает нас к смерти, так как оно подавляет мучительную скуку. И фотография действительно часто относится к «отвлекающим» занятиям. Серьезность появляется тогда, когда где-то в глубине рождается тайная надежда воздействовать на... мир, «толкнуть» что-то или «наладить». Все-таки, фотография вторична, в основе таится что-то более важное, глубокое. И «это» - как бы разъедает человека изнутри, прорастает в нем.
Такой максимализм, конечно, идет вразрез обыденному сознанию и в жизни неприемлем, но мы ведь говорим сейчас как раз о «высших сферах», о самопознании фотографа.
Ролан Барт в своей книге «Camera Lucida» со странной напористостью проводит линию, роднящую фотографию... со смертью. По тексту книги я собрал целую россыпь «смертельных» сентенций:
«...когда я фотографируюсь (позволяю себя фотографировать)... в такие моменты я переживаю микроопыт смерти (заключения в скобки), становлюсь настоящим призраком. Фотографу это хорошо известно, и сам он (хотя бы по причинам коммерческого порядка) боится смерти, в которую его жест меня погружает. Не было бы ничего забавнее судорожных попыток фотографов сделать модель «живой», если бы при этом она не становилась их пассивной жертвой...»
«...Фотография соприкасается с искусством не посредством Живописи, а посредством Театра. У истоков Фото обычно помещают Ньепса и Дагерра... так вот, Дагерр в период, когда он завладел изобретением Ньепса, руководил театром-панорамой на площади Шато, в котором использовались световые эффекты. Камера-обскура лежала в основе трех сценических искусств: перспективной живописи, Фотографии, и Диорамы; Фотография представляется мне стоящей ближе всего к Театру благодаря уникальному передаточному механизму (возможно, кроме меня никто его не видит) - Смерти...»
«...я ощущаю, как Фотография творит или умерщвляет мое тело в свое полное удовольствие (притча об этой умерщвляющей силе: некоторые из коммунаров собственной жизнью заплатили за то, что охотно позировали на баррикадах; после поражения Парижской коммуны они были опознаны полицейскими Тьера и почти поголовно расстреляны).»
«Молодые фотографы, которые снуют по миру, отдавая все силы поиску новостей, и не подозревают, что являются агентами Смерти. Фото - это способ, каким наше время принимает в себя Смерть, а именно, пользуясь обманчивым алиби плещущей через край жизни, профессионалом фиксации которой в каком-то смысле является Фотограф. Исторически фотография имела отношение к «кризису смерти», восходящему ко второй половине XIX столетия... необходимо, чтобы Смерть пребывала в обществе в каком-то месте; если ее уже нет (или осталось мало) в религии, она должна попасть в другое место - возможно в образ, который под предлогом сохранения жизни производит Смерть. Современница отмирания обрядовости, Фотография, вероятно, была связана с вторжением в наше современное общество асимволической, внерелигиозной, внеритуальной Смерти, резкого прыжка в буквально понятую Смерть...
С появлением Фотографии мы вступаем в эпоху невыразительной Смерти...»
О близости фотографии к смерти говорят, кстати, многие, но немного в другом, чем Барт, ключе. Чаще всего вспоминают о том, что фотография прежде всего останавливает поток времени, фиксирует краткий миг, тем самым как бы «умерщвляя» бытие. Сам я не сторонник такого сравнения. Мне кажется, фотография - просто иное существование, иное бытие, подчиняющееся своим законам.
Кстати, фотографии присущ особенный, ни на что не похожий язык. Тот же Барт фотографию сравнивал не только с театром, но и с поэтической формой «хокку» (он говорил, что процесс прочтения фото происходит так же, как и в коротком стихотворении: «оно непродолжительно и активно, они смотрятся как свернувшийся в клубок хищник перед прыжком»).
Анри Вартанов приводит одно воспоминание Товстоногова, демонстрирующее сложность фотографического языка: «Помню, как моя няня, никогда в жизни не видевшая ни одного фильма, не умела, - понимаете, не умела! - «прочесть» фотографию. Она старательно вглядывалась в нее, но, кроме мешанины черных и белых пятен, она ничего не могла увидеть. Сегодняшний зритель, и в этом, несомненно, есть заслуга экранного искусства, легко и спокойно прочитывает те условности, от которых вчера ему еще становилось не по себе».
Фотография - занятие массовое, потому в ней торжествует «массовая эстетика», что-то типа эстетики «мыльных опер». Средний человек (с мозгом нормального человека, а не фотографа) считает себя, без сомнения, специалистом в таких областях как политика, секс, футбол и фотография. Именно поэтому фотография считается суррогатом искусства и именно из этого факта исходит вся современная поэтика фотографии. Вот, где причина феномена, когда люди, обладающие не слишком сильным талантом, но прекрасно развитым чувством конъюнктуры, добиваются значительных успехов. Пускай эти успехи относятся скорее к «тусовочной фотографии» и время рано или поздно расставляет все на свои места, истинно талантливым от этого не легче.
Так было во все времена. Барт рассказывает про своего любимого (после Нодара, которого он считает просто абсолютным фото-гением всех времен и народов) фотографа, венгра Андре Кертеша. После его переезда из Европы в США в 1937 году редакторы журнала «Лайф» с которым он пытался сотрудничать (до того он снимал для европейских журналов), отказывались публиковать его фотографии под тем предлогом, что они «слишком выразительны, заставляют задуматься и подсказывают смысл, отличный от буквального». И сейчас фотографии, имеющие множественный смысл и допускающие двойное толкование, не приветствуется редакторами (при условии, что они являются всего лишь иллюстрацией к тексту). То есть эстетика фотографии по-прежнему приближена к «мыльно-оперовской».
Торжествует прямо-таки «ленинская» теория: «фотоискусство должно быть понятно народу». И это правильно.
Ученые (физиологи, а не эстеты!) в результате многочисленных опытов смогли определить ни много - ни мало как... формулу красоты. Началось с шахмат. В. Волькенштейн изучил ценностную систему шахмат и обнаружил, что наибольшее удовольствие шахматный зритель получает в том случае, когда выигрыш достигается путем эффектно пожертвованной фигуры либо с помощью приема, который, ну, никто не ожидал! Общее правило эстетики шахмат исследователь определил так: «красота есть целесообразное и сложное преодоление». Красота как бы рождается на границе между пессимистической интуитивной оценкой и выигрышем, достигнутым при помощи глубокого анализа (или наоборот: когда интуитивное решение перечеркивает весь предыдущий теоретический опыт).
в начало книги
24 августа 2010
Согласно заявлению владельцев хостинга, ресурс http://genamikheev.okis.ru/ в скором времени будет удален. По мере возможн…
26 сентября 2010
Сочинил новую статью про "комплекс гения" у фотографов http://genamikheev.livejournal.com/40620.html#cutid1
13 октября 2010
...я осмелился предположить, что в творческой фотографии ради того, чтобы достичь вершин, нужно отказаться от …
19 ноября 2010
Авторский отпечаток может потрясти. Но вероятна и обратная реакция. Потому что воспитанный на «мониторной» …
25 ноября 2010
Я не думаю, что мы при помощи хитроумного прибора «фотографическая камера» видим Бога. Но смею предположить, …
30 ноября 2010
...стал я склоняться к мысли, что «уличная фотография» - лишь ширма, за которой скрывается нечто более существ…
15 января 2011
Поскольку львиная доля фотографического контента, создаваемого человечеством, живет в Паутине, проблема до…
12 мая 2011
ДОБАВЛЕНА полная, удобочитаемая версия книги "Чудо фотографии"
31 мая 2011
ТРУД о языке фотографии завершен. Он ЗДЕСЬ
