…другое веяние: иногда всерьез слово “прекрасно” заменяется на “стильно”. Но никто же не виноват в том, что в нашем бытии наибольшую стоимость имеет рекламная фотография. Реклама также не чужда искусству, но, заметьте: здесь фотография теряет самоценность, ведь ее прикладная задача - “впарить” то, что она в данный момент призвана восхвалить.
Далеко не всякая фотография способна оставить “зарубку” в человеческой памяти. Более того: это свойство присуще только великим фотографиям, которых очень немного. Их никогда и не будет много, ибо большое количество выдающихся фоторабот перерастает в качество, а свойством запоминаемости обладают лишь те, что находятся “на гребне”. Здесь я говорю об эстетической ценности фотографий, а не об исторической, которая неизбежно возрастает по мере “старения” того или иного события. Находятся люди, оспаривающие вообще право фотографии на самостоятельность. Они утверждают, что фотография не является отдельной частью визуальной культуры человечества, а лишь “адсорбировалась” на ней, зарабатывая сомнительный авторитет на обыгрывании сюжетов, заимствованных из живописи и графики. Естественно, это экстремистское утверждение, но... сам я иногда “хватаю себя за руку” на том, что действительно выискиваю образы, почерпнутые мной у любимых художников. Правда, гораздо чаще я использую чисто фотографические стереотипы, “передирая” сюжеты знаменитых фотографов.
А возможен ли вообще в фотографии шедевр, по масштабу и силе оставляемого впечатления превосходящий лучшие живописные творения? Думается, что нет, да и, честно говоря, я не знаю ни одной такой фотографии. Хотя, дух войн и переворотов лучше фотографии все равно ничто не передаст... Обычно говорят о великих фотомастерах, но не о великих фотоснимках. Это весьма существенно. Довольно часто люди, узнав о том, что я - фотограф, заводят разговор о том, что фотография - одно из самых высоких искусств (есть в людях такое: они считают, наверное, что, восхваляя фотографию, они делают фотографу приятное). Я обычно делаю контрудар следующим вопросом: “Назовите-ка хотя бы трех выдающихся фотомастеров?” Как правило, не называют ни одного...
Отчасти это объясняется девальвацией визуальной информации в нашем обществе. Ее обесценением. Человек подойдет к фотоснимку с той установкой, что шедевра быть в фотографии не может, да и вообще фотографы - безнравственные и продажные люди - “папарацци”, одним словом. Даже если фотография действительно гениальна, понятно это станет лишь узкому кругу специалистов. Мысль обывателя движется приблизительно в таком ключе: “да я и сам могу на клавишу нажимать, а у вас получается лучше только потому, что вы чаще это делаете, натренировались...”

 

 

 

Плохая и хорошая фотографии… Вот я все болтаю об этом, но все-таки - чем они различаются по существу? Рискну сказать: хороший снимок - это цельность. Вернее, хороший снимок должен дарить ощущение цельности. Это - необходимое условие. Для достаточности нужна целая обойма свойств (и не думайте, что автор все их знает: дорого бы я поплатился за это знание…).
Понятие цельности нужно пояснить. Это - и гармония, и ощущение неподдельности, полноты и нерасчлененности. Цельность, скорее, субъективное понятие; она познается через свои слагаемые. Здесь применима только интуиция: глядя на конкретный снимок, можно сказать, хорош он или плох, а вот разложи его на составляющие - и получишь расчлененный труп.
Но произведение, вызывающее всеобщее одобрение - настораживает. Оно даже способно вызвать чувство какой-то ущербности. Ведь истинное произведение искусства всегда делит людей на одобряющих - и наоборот. Фотопроизведение - весьма гибкая система, существующая одновременно в идеальной, и в материальной форме. Наше отношение к фотоснимку (или к серии фотографий) может меняться. Я и сам не раз менял свое мнение к работам разных авторов; что-то в моих глазах возрастало, а по отношению к чему-то я даже сам потом удивлялся: и как я мог этим восхищаться? То есть, спорность (но не скандальность!) - неотъемлемая часть хорошего снимка. Когда споры прекратятся, фотография умрет...
Обращенная к физическому миру, фотография как бы защищает его от человеческой экспансии. Здесь я говорю о фотографии думающей, ведь люди, занимающиеся фотографией, редко различают добро и зло, которые несет их занятие.
Фотография до настоящего времени стоит “бельмом на глазу” у ортодоксальной эстетической науки (то есть, место ее в мировой культуре давно определено и она уверенно называется “искусством”, хотя, многих черт искусства она как раз и лишена). Одни рассматривают фотографию сквозь призму классических эстетических категорий, другие стремятся создать новую эстетику “средств массовой коммуникации”, но мало кто (но такие есть!) предполагает, что для полного осознания смысла фотографической деятельности, как минимум, необходимо пересматривать старый категориальный аппарат. Элементы подобного подхода сейчас появляются, но целостной системы я пока не видел. Нам же, смертным - остается копаться в частностях.

 

Ложка дегтя

 

 

 

Позволю себе высказать несколько дополнительных соображений. Я меняюсь, в чем убедился, прочитав написанное мною давным-давно. “Чудо фотографии” написал, на мой взгляд, жуткий зануда, представляющий из себя несколько большее, чем он есть на самом деле. Я сделал “выжимку”, а остальное просто-напросто выбросил в корзину.
Остается добавить несколько дополнительных штрихов. В песне “Трус не играет в хоккей…” поется о настоящих мужчинах. Почему они “настоящие”? Потому что ледовая дружина ведет суровый бой. Хоккей, как принято говорить, контактный вид спорта. Здесь надо преодолевать очень-очень жесткую оборону. Естественно, и вмазать тебе могут “по самое небалуйся”… То же самое я могу сказать и про фотографию: это “контактное” искусство.
Фотограф не только локтями работает, но всеми другими частями тела. В том числе и головой, кстати. Работа суровая, неблагодарная. Ты типа ищешь гениальный кадр, а народ думает: маньяк в поисках жертвы… Или (в крайнем случае) шпион. И что я заметил: общество развивается, а к фотографу все более дремуче относятся! Почему? А, нравы падают! Люди перестают бояться Бога, общественного порицания. Законы трактуются в зависимости от размера твоего кошелька. Плюс фотографирование рассматривается как вторжение в личную жизнь. Но, собственно, об этом и вся моя “писанина”.
Случай недавнего времени. Был я на Русском Севере, и местный фотограф Сергей Озерский повел меня в деревеньку Задорье, чтобы показать очень красивый старый дом. Вообще-то я не любитель дома фотографировать, мне людей подавай поколоритнее, но время было, а потратить его лучше на прогулки с фотоаппаратом, нежели на питие. Дом действительно древний, с “охлупнем” (коньком на крыше). Снимаем - а из него выскакивает разъяренная женщина и начинает нас проклинать всякими русскими словами. Я-то привык ко всяким мелким эксцессам, но Сергей, кажется, был сильно смущен. Край здесь колдунский, суеверный. Мы поспрашивали местных мужиков, что за женщина живет в доме с “охлупнем”. Оказалось, обычная баба, “ничего такого” за ней не водится. Мужики и сами не понимают, что на нее нашло… Может, решила, что мы приехали ее купить вместе с домом? Вон, сколько по “ящику” всяких рейдеров показывают! Да, времена неспокойные…
А вот другой случай этого года. В городке Данков раненько утром иду по старинной улочке и снимаю высокого берега Дона красивые виды… Выскакивают два изрядно “бухих” мужика (аккурат вчера была Пасха) - и пытаются меня… избить. Кричат: “Урод, мы тебя научим, как ходить по нашей территории!” Их наступательный пыл более-менее останавливает редакционная “корочка”. Она ведь красная, а красное нашего человека иногда приводит в чувство… Если к этим случаям прибавить менторской беспредел в уральском поселке Лобва (где менты устроили коллективный просмотр моей съемки), получается, за текущий год я испытал всего лишь три случая явной агрессии. Согласитесь, немного. В подавляющем большинстве случаев наши люди все же относятся к снимающим благожелательно. Особенно, в тех местах куда заезжают туристы. В частности, совсем недалеко от злополучной Лобвы есть городок Верхотурье, первая столица Урала. Я спрашиваю у местного чиновника: “Народ-то не психованный, не будет бросаться на фотоаппарат?” (Это профессиональное: всегда надо заранее знать, каков характер населения…) Он успокоил: “Да здесь ко всему привыкли, не волнуйся. Даже сами попросят, чтобы ты их сфотографировал!” И действительно: верхотурцы даже внимание на меня не обращали!
Теперь о другом, о путях развития фотографии. Недавно был в городке Санчуск Кировской области. Шибко запущенный городишко, но чрезвычайно милый и фактурный, ибо за последние полторы сотни лет он мало изменился (разве только, изрядно прогнил). Санчурята (так зовут жителей городка) с гордостью показали мне шикарный фотоальбом, в котором собраны карточки, иллюстрирующие местную разруху. У альбома любопытное происхождение. Все фотографии сделаны… детьми.
В городе Йошкар-Ола есть какая-то “крутая” гимназия, в которой учатся дети “новых марийцев”. И дети увлеклись фотографией. Поскольку Санчурск всего в 50 километрах от столицы Марийской республики, сей городишко дети избрали для своих “фотосессий”. Я по своему опыту знаю: зачуханные города - прекрасные полигоны для фотографов. Ну, а небедные “папики” отстегнули “бабла” на издание альбома.
Карточки так себе. Но мне радостно, что фотография увлекла детей. Уверен: в “крутой” гимназии работает человек, который заразил учеников “фотографическим вирусом”. Но дети богачей ведь сами выбрали себе занятие, их никто не заставил! Перед ними простирается немало путей к развитию своих талантов... И, если есть люди, увлеченные каким-то делом, значит, дело просто обречено на процветание.

Без композиции карточка - трыппер…

 

Когда моя камера медленно движется в
поисках объекта, я становлюсь первооткрывателем,
который видит через объектив совершенно новый мир...
О композиции я ровным счетом ничего не знаю.
Я создаю ее сам. Слепо следовать правилам композиции -
все равно, что проверять правила земного
притяжения перед тем, как отправиться на прогулку.

Эдуард Уэстон.

 

 

Мне рассказывали, что в 70-е годы прошлого века во ВГИКе преподавал добрый такой дядюшка, бывший военный корреспондент. Его любимой сентенцией было: "Сымат можно уне композыции. Сымат можно уне экспозыции. Но уне фокуса сымат нельзя. Это будет трыппер!" Вот она, простая установка к созданию хорошей карточки! И к черту все сложные теоретические построения! Простота - символ во.. простите, гениальности…
"Гуру" фотографической композиции считается Александр Лапин. В его выдающейся книге "Фотография как…" есть очевидная слабость: наряду с несомненными фотографическими шедеврами в книге опубликованы фотографии самого Лапина, правильные с точки зрения композиционных законов, но откровенно "никакие" с точки зрения искусства. Получается, композиция - это еще не все? И вообще: что такое композиция? Я и сам толком не знаю. Но точно уверен: за наукообразными построениями скрывается нечто неподвластное человеческому пониманию. И это "нечто" именуется: жизнь.
Композиция - это как бы мысли идущего человека о том, каким образом он идет, так сказать, свод законов "хождения по земле". Расхожая истина: человек, задумавшийся о том, как это он идет?, - обязательно споткнется. Следующий за "простым хождением" уровень - великолепный бег. Чтобы быстро бежать, нужно познать свое тело и найти способы побуждения в нем скрытых потенций. В хореографии существует универсальный закон: изящество танца - наиболее рациональный переход из одного статического положения в другое. В сущности, мы восхищаемся рациональностью, принимаем красоту как простоту. Однако не все та просто, ибо закон для многих - лишь указатель пути к его нарушению. Такова человеческая сущность: мы ищем не только гармонию, но и что-то новое, неизведанное... Оттого и туманное стремление к иррациональному... Впрочем, гармония (то есть, согласие) - несомненный идеал всех времен и народов. Сложность в том, что сама гармония постигается по-разному… Говорят: «гармония - она и в Африке гармония!» Но в Африке есть своя гармония, породившая джаз, реп и прочие «музыкальные извращения». Искусство начинается там где кончается естество. Африканская (точнее, простите, негритянская) культура внесла в искусство элементы естества, так взбудоражившие европейскую интеллигенцию на рубеже XIX и XX веков (в лице, в частности, Пикассо). Естество вырастает из природы. Искусство противоречит естеству. Фотография выросла из естества (собственно, она и зиждется на природе) - и сей факт определяет природу фотографии. Одновременно человек, увлекшийся фотографией, пытается приручить природу9звучит почти так же как «проучить»!), вгоняя в рамки великое многообразие бытия.
Я понимаю композицию как метод борьбы с хаосом. А остальное – дело интуиции. Лет десять я не просто много, а слишком даже много пишу. Так сказать, я – “расписавшийся” фотограф. Логично было бы “начинающему писателю” повторить школьную программу “русский язык”. Но я до сих пор не помню, что такое какие-то там подлежащее, сказуемое, суффиксы, деепричастия… Что-то в школе такое было. Но по жизни это совершено ненужные знания. Мне важнее “поймать” особую “музыку” повествования, уметь держать внимание читателя, говорить только о том, что интересно собеседнику. Это получается далеко не всегда. И я не сформулировал для себя приемы, делающие текст интересным. Их нет. Но “музыка текста” - это по сути мой индивидуальный стиль. “Каждый пишет, как он дышит” - так говорил Окуджава. И причем здесь композиция?
В фотографии – так же. Поиск индивидуального стиля – это поиск себя в фотографии. В музыке есть сольфеджио, упражнения для развития слуха. Но слух, как известно, - дар, он или есть, или отсутствует. Нельзя воспитать то, чего нет... "Найти гармонию внутри себя" - вот цель! Остальное - ненужная суета.
Видимо, композиция - упражнения для развития зрительного восприятия. Некоторым это помогает. Но (если говорить о музыке) мне недавно стал интересен американский джазовый пианист Кейт Джаррет. Он, воспитанный на “стихийности” джазовой импровизации, стал в преклонном возрасте играть Баха и Моцарта. Так сказать," в своем стиле". И получается свежо, не “классически” (а значит, не мертво)! Хотя, несколько и торопливо. Есть своя “музыка” в фотографии. Только к сожалению (и я получил счастье сравнить) в писательстве “музыка” дается легче. Написал – вычитал – поправил – еще раз вычитал – вот тебе и классный текст. В фотографии нужно “попасть” сходу. Как говаривал Картье-Брессон, “мы играем с исчезающими вещами”.
Я о сути. Лучший снимок - такой, при созерцании которого не думается даже, какой у него формат, где "золотое сечение", выдержано ли "правило трети", цветной ли снимок, либо "классический черно-белый"... Сама жизнь выплескивается за рамки кадра, вынуждая задержать дыхание…
Приведу выдержки из книги "Поэтика фотографии" (В.И. Михалкович, В.Т. Стигнев):
«Понятие композиции первым ввел в европейское искусствознание Леон-Батиста Альберти в “Трех книгах о живописи” (1436). Общность композиционных принципов живописи и фотографии явственно ощутится, если сравнить сказанное Альберти с практикой и теорией современной светописи.
Стилевые массы снимка образованы тональными и линейными структурами, Альберти в “Трех книгах...” поочередно рассматривает композицию поверхностей, композицию частей тела и композицию тел. Все эти виды композиции можно понять как линейные и тональные структуры.
Поверхность для Альберти - это “каждая часть, обладающая определенной светлотой и отделенная от более темной”". Современная фототеория такую поверхность назвала бы тональным пятном. Поверхность Альберти не является, следовательно, натуральным, “анатомическим” компонентом предмета; она подвижна; ее размеры и местоположение зависят от среды, от световых условий - с изменением их меняется и конфигурация поверхностей. В подлинной реальности эти метаморфозы выразительны и причудливы, потому Альберти советует учиться у природы, “следя за тем как... эта удивительная мастерица всех вещей, отменно компонует поверхность в прекрасных телах”". Природное освещение, непрерывно меняясь, изобретательно моделирует предметы - Альберти и предлагает постигать законы этой моделировки. Фотографу постижение их тем более необходимо, поскольку от распределения светлот и теней зависит конечный результат его работы: отчетливость и точность воспроизведения того, что снимается…»
Еще кое-что о композиции. Странный м неожиданный фотограф Александр Фельдман пишет:
«Идея способна оглушить чувства художников. Из лабиринта формальных представлений о математической гармонии, настроений толпы и поощрения критиков легко не выбраться чувствующему субъекту. Они настаивают на том, что безупречность шара это естественная цель яблока. Только логик и найдет выход из экспансии полезного и рационализации эстетики. В противостоянии многое будет за то, чтобы отложить до лучших времен ощущения истинного совершенства яблока. Но потом может оказаться, что у жизни недостаточно времени для возвращения истины.
Учить композиции непросто потому, что всякий раз возникает необходимость словами объяснять необъяснимое словами в принципе. Ведь невозможно пересказать чувства, чувственные переживания изобразительной формы, образы восприятия. Полагаем, что будь такое возможным, то никаких изобразительных искусств и в помине не было бы, так как все, что можно изобразить, описывали бы в литературной форме. Но словом можно формировать понятия о ценностях, рассказывать о понимании методов и о месте поиска творческих начал, что мы и пытаемся показать здесь.
Линейное построение композиции изображения неминуемо приводило к появлению пустот в изображении. К счастью, великие из числа многих были непоследовательны в правилах. Так и в иконописи мы видим не торжество канонической композиции, но наоборот, прорывы творчества вопреки церковным догмам живописных прописей. В фотографии, особенно в фотографии занятой "ловлей моментов", так же нередки фигуры - манекены, напоминающие "эмоциональные" куклы академистов I8-19 веков. Тогда учеников заставляли подражать правилам, которые усваивали неустанным копированием оригиналов. Замечательна оценка Гоголя картины Брюллова "Последний день Помпеи": "Нет ни одной фигуры у него, которая бы не дышала красотой, где бы человек не был прекрасен" Ни слова о сюжете. Гоголь попросту не удостоил вниманием сочиненное по правилам изображение и обратил чувства к той части произведения, где канон уступал красоте. Композиция, повествующая о кошмарной трагедии, была утрированным отражением традиции Академии художеств, требующей досконального знания мифологии и лощеной техники, своего рода живописной декламацией поэтических мифов…»
А вот что пишет о композиции Александр Родченко
«... Итак, мы приступили к созерцанию мира. Перед нами опушка леса, впереди огромное дерево, и около него раскинулась хижина.
Как это скомпоновать? Ну, совершенно ясно - просится дерево направо, хижина налево, так писали почти всегда и почти все... Но, конечно, бывают исключения, если... облака были интересные, или вдали чудные горы, тогда, конечно, будет наоборот, но и это редко. Вот начало леса; можно написать лес справа, и уходящая даль влево, даже если есть дорога.
Правда, ведь не наоборот же?
Вот мы и в лесу; уж казалось, куда ни посмотри, везде деревья и почти одинаковые. Но мы выбираем такой пейзаж, чтоб справа были деревья или толще, или гуще, а дорожка почему-то опять уходит влево...
Как просто, как понятно, легко. Почти не думая, не напрягаясь...
Посмотрите тысячу пейзажей, и 990 будет именно так. И тем, которые будут не так, мы можем найти определенные причины.
Или трудности, которые заставляли компоновать иначе. Да и работать человеку удобнее, когда дерево справа - правой рукой он не загораживает левого края.
Теперь перейдем к портрету.
Перед нами девушка, и может быть любимая. Вы ее сажаете в кресло. Куда вы повернете кресло? Влево, даже прежде, чем она сядет. И тут опять на тысячу портретов будет семьсот, имеющих поворот влево, двести пятьдесят - прямо и пятьдесят - направо. И то это потому, что у художника так устроено было окно и ему приходилось писать наоборот.
Из массы профилей вы опять большинство найдете налево. Дело не только в рисунке, но часто и в темном и светлом - светлое слева, темное справа.
Я бы разделил изображаемый мир на три рода композиции.
Обычное: все справа, необычное: все слева, и мистико-религиозное, умиротворяющее, равномерное в центре.
Но это, конечно, не закон еще, и главное - не все. Иногда путается рисуночная композиция с тоновой, световой и т. п.; это мы разберем далее.
Иногда ведь картине нужно создать настроение бури, покоя, настороженности. Тут ищутся невольно всякие отклонения от нормы привычного. “Демон” Врубеля смотрит слева направо.
Обычно думают, что композиция - это размещение фигур и предметов на картинной плоскости. Это неверно. Композиция - все это и плюс еще отдельное построение каждой фигуры: это еще и свет, и тон, общее построение света и общая тональность; и может вся композиция быть построена на одном свете или тоне…»

Бытование фотографии

 

 

 

Александр Лапин утверждает, что главная проблема современной фотографии в том, что ее… слишком много. И вправду - фотография везде, она буквально оккупировала нас. Как и в любой другой деятельности, правит в фотографическом мире воинствующая серость. Что же тогда делать мыслящему и талантливому: мимикрировать и теряться? Нет: в океане фотографии нужно учиться плавать!
“...И люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звезд, - а себя самих оставляют в стороне!..” - Писал много веков назад блаженный Августин. Не думаю, что за последнее время человек стал чаще смотреть внутрь себя. Фотографии много места отведено в Интернете. Можно сказать, что интернетовская фотография несет потребителю больше информации, нежели тексты. Есть в Сети портфолио известных (и не очень) фотографов. Но львиная доля посещений приходится не на эти сайты, а на... порнографию.
В этом я не нахожу ничего предосудительного, замечу только, что у порно нет авторства (точнее, оно старательно скрывается). Порнография, вообще, довольно любопытная вещь (во всех смыслах). По сути это то, что значительная часть общества хочет увидеть. Я бы причислил к порнографии (которую, кстати, до сих пор не определили) все скандальные фото, поскольку они тоже в некоторой степени “раздевают”.
Фотографическая порнография приблизительно на два года младше фотографии. Где-то в 1841 году на Елисейских полях появился некий господин предлагавший парижским обывателям фотографические карточки с изображением женских обнаженных тел. В полиции завели уголовное дело, по сути развалившееся. Дело в том, что продавец «ню» доказал, что всего лишь воспроизводит творения старых мастеров живописи. И это ( даже с точки зрения современной юриспруденции) действительно так, ведь тогдашняя «порнография» - всего лишь милая эротика, которой и не за что предъявить обвинение!
Ни Ньепс, ни Дагер не подозревали, что их изобретение будет претендовать на звание искусства. Лишь через некоторое время фотография, зародившаяся как забавный аттракцион, стала восприниматься как угроза существованию искусства вообще. Очень скоро страхи улеглись (они имеют, в сущности ту же природу, как первобытная паническая боязнь любой технической новинки), и фотография превратилась в тривиальное занятие.
Я бы сказал, что в наше время фотография заняла подобающее место в ткани человеческого бытия. Положение светописи настолько привычно, что мы порой даже не замечаем, что она внедрилась практически во все гуманитарные области (ну, а технические дисциплины без нее вообще неспособны развиваться). От этого рождается ложное представление о якобы подчиненном положении фотографии по отношению к более “благородным” занятиям. Редки исключения, в которых фото рассматриваются не как иллюстрации, а как нечто самодостаточное.
Я убежден, что самые лучшие произведения, имеющие право называться фотоискусством, не нуждаются в комментариях, или, как говорил один замечательный фотограф, в “костылях слов”. Но, если бы мы говорили только о «фотошедеврах», и общий тон, и форма этого текста были бы иными. Я пытаюсь вести речь о фотографии вообще. О светописи, как о культурном феномене, в котором есть место как великому, так и “не очень великому”.
Фотография настолько разнообразна, настолько всеобъемлюща, что целиком охватить фотографическую деятельность представляется не слишком-то возможным. Так же существует множество разнообразных точек зрения и на светопись, и на странные явления, творящиеся “на кухне” фотографии, и на суету вокруг некоторых фотоснимков. Бог с ней, с суетой: в конце концов, любые страсти рано или поздно улягутся. Кто помнит, к примеру, пакостную историю с фотографиями для некоего американского журнала, сделанными русским фотографом с драматургической фамилией Островский, рассказывающими о детской проституции в Москве? История была довольно примитивной: по старой советской традиции фотограф сделал весьма добротный постановочный репортаж, "держащей" карточкой в котором была фотография, на которой у Красной площади в шикарное авто садилась девочка. Скандал начался после обращения в журнал отца девочки, после чего пружина разоблачения раскрутилась весьма быстро: выяснилось, сколько девочка получила за съемку, и некоторые другие, в общем-то, банальные подробности. Думаю, теперь фотограф Островский, несмотря на тогдашнее “отлучение” от прессы, существует неплохо, да и совесть его не мучает. В конце концов, он сделал тогда то, что всегда делали отечественные фотографы: известно, что знаменитый снимок “Комбат” (где командир призывает бойцов в атаку) тоже постановочный... Вообще, история постановочной фотографии у нас весьма богата и мы еще обратимся к некоторым ее этапам.
Между прочим, Ролан Барт утверждал довольно парадоксальную вещь: “...фотография трудится в поте лица лишь тогда, когда она мошенничает. Это как бы пророчество наоборот: подобно Кассандре, но с глазами, обращенными в прошлое, она никогда не лжет; точнее, она может лгать в отношении смысла вещи, будучи по природе тенденциозной, но на в том, что касается ее существования”. Один из “королей” русского репортажа Василий Шапошников не уставал повторять, что фоторепортаж обязательно должен быть постановочным - по чисто техническим причинам; иначе, чтобы дождаться нужного момента и предпочтительного ракурса, можно потерять годы... честно говоря, не знаю, что он думает теперь, но несколько лет назад это кредо звучало убедительно.
Как утверждал Ролан Барт, фотографию или делают, или претерпевают, или разглядывают. То есть существуют люди, которые фотографируют, фотографируются (не всегда по своей воле) и рассматривают снимки. У каждой из трех сторон своя философия и своя этика. В это смысле. Фотография - как бы стык трех миров, их диалог или, если угодно, столкновение. Зритель не задается, конечно, вопросом, хотел тот человек, который изображен на снимке, попасть в кадр, но “претерпевающие” часто отказываются от съемки именно по причине того, что их фотографическое «отражение» станет публично доступно. Человеку снимающему подчас все равно кто и что хочет: его дело - остаться по возможности незаметным (если он делает репортаж) или, наоборот, значимым, чтобы модель “работала” на тебя.
Насколько разной бывает фотография, настолько непохожими могут быть и фотографы. Есть ли нечто, объединяющее всех фотографов, кроме камеры и пленки? Замечу, кстати, что фотографы между собой до обидного редко говорят о творческих проблемах. Речь чаще всего ведется об аппаратуре или продаже карточек. Так вот, я смею предположить: людей, занимающихся светописью, объединяет… чувство хрупкости бытия.
Чувство это - дар, которым изначально наделен каждый. В общем-то, описывается оно легко, как у поэта: “каждый миг уносит частичку бытия”. Будто бы бытие, обладающее определенной ценностью, утекает из-под пальцев, не оставляя за собой ничего. В этом смысле, фотография - обман неумолимого природного закона. Можно так же сказать: фотография - боль и одновременно сладость ушедшего.

Светопись и ее теоретики

 

 

 

На задворках русского языка притаилось слово «светопись», по сути, дословный перевод «фотографии». Но слово это, хотя оно и красивое, и смыслоносное, в повседневной речи используется настолько редко, что, если по отношению к фотографии произнесете «светопись», ваш собеседник вряд ли с ходу поймет, о чем вы, собственно... Зато для фотографии в Большом словаре русского языка я нашел аж четыре определения: 1) Способ получения видимого изображения предметов на светочувствительных материалах с помощью специального аппарата 2) Изображение, полученное таким способом; снимок 3) Мастерская для съемки и изготовления таких отпечатков 4) Наблюдение, хронометрическая фиксация каких-либо действий, процессов. «Светопись» - понятие менее универсальное, зато оно позволяет достаточно точно определить предмет, о котором у нас сейчас идет речь (в том же словаре слова этого, кстати, нет). Только не подумайте, что фотографией занимается фотограф, а светописью - «светописец»...
Вот передо мной лежит книжечка: «Фотография с природы. Практические наставления для учащихся и любителей» Г.Шульца. Переведена она профессором С.Г. Навашиным и издана в С.Петербурге в 1913 году А.Ф. Девриеном. Понятно, что книга - о технике, но в предисловии, сочиненным переводчиком, читаем:
«Свет и жизнь! Два прекраснейшия начала, которые по их проявлениям в природе непосредственно доступны нашим чувствам, чудесным образом связаны между собою и, вероятно, в одинаковой мере, по существу, не выяснимы!
Кто не испытывал, однако, живейшего удовольствия даже при элементарном знакомстве с «законами» света, с принципами фотографии, этого вдвойне «чуда света»? Свет родит жизнь, а лучи его, направленные сквозь стекло изобретательностью человека, дарят нам «нерукотворный образ» чудес ими воспроизведенных: живой природы. Фотография с природы, это - маленькая дань и свету, и жизни, и человеческому гению, т.е. всему, чему мы никогда не перестанем удивляться, перед чем мы преклоняемся.
Неудивительно увлечение фотографией, распространенное у нас. Это - своего рода спорт, но, как всякий спорт, и это увлечение остывает. За увлечением процессом фотографии должно следовать применение ея, как средства, и конечно, ничто другое не может так пособить нам при наблюдениях жизни, как фотография. Ведь ей доступно увековечить момент! И это в буквальном смысле слова...
...Не без колебания решились мы рекомендовать это сочинение русской публике: настолько у нас необычно такое отношение к окружающей природе, каково оно у немецкого любителя. Быть может, там есть доля несвойственной нам сентиментальности... Но, сделав поправку на это свойство, постараемся через книжку заглянуть в душу немецкого любителя и наверно откроем в ней нечто серьезное, чего нам, в большинстве случаев, недостает. Это нечто есть прежде всего реальное знание множества фактов, оставляющее в душе спокойную уверенность в том, что прочно установлено наукою и может быть почерпнуто из книг. Для русского любителя просвещения характерно противоуположное, т.е. исключительно книжная премудрость, в которой дороже всего, понятным образом, самые общие выводы. В результате - или слепая вера в каждую новую теорию, или полный скептицизм. То и другое все же лучше индеферентизма, которому платит дань везде также немалая часть общества; но об этом постыдном состоянии одичалых душ не хотелось бы поминать и для сравнения...»
Здесь так же не упоминается «светопись», зато переживание участия света в т