Почти святые фотографы

Снова меня «сподвигло» на разговор о странном. Еще в ранней работе «Чудо фотографии» я осмелился предположить, что в творческой фотографии ради того, чтобы достичь вершин, нужно отказаться от бренного существования в качестве обывателя. Фотодеятельность толкает человека на отрицание общепринятых в данном обществе норм поведения, на разрыв с социумом. Иначе говоря, снимающий человек, дабы возвыситься над самою самим, перестает играть «в фотографа» и становится таковым без шуток. Теперь хочу вникнуть в проблему «поширше и поглубее».

В тексте о «комплексе гения» в творческой фотографии я коснулся одного любопытного психологического феномена, который возникает в частности и потому что фотографическая деятельность в широком ее понимании по многим параметрам ущербна. Грубо говоря, в фотографии много суррогата творчества, красивых декораций, весьма далеких от подлинного дыхания жизни. Фотографы часто и настроены на создание декораций – вне зависимости от того, хотят они представить «гламур» либо «чернуху». Плюс к тому фотоиндустрия подмяла под себя львиную долю творческих потенций снимающих людей, для самовыражения, творчества «для Бога», а не ради барыша оставляя не шибко много пространства.

Однако этот самый «комплекс гения» - довольно незначительное явление, мало влияющее на культурный процесс. Скажем так, он доставляет некоторые неприятности фотографам, создает вызов, который личности надобно преодолеть. При наличии здоровой психики эдакий барьер преодолим легко, фотограф даже укрепляется духовно, ибо нащупывает наконец границы своего ремесла, более надежно позиционирует себя в пространстве культуры и общества.

Теперь срок поговорить о более серьезной проблеме, я бы так выразился, стоящей во главе угла в фотографической деятельности. Это -  проблема преодоления материала, которая характерна для любого типа творческой деятельности. Вернее, особого метода этого самого преодоления. Собственно, о «материале» я бы поговорил подробнее, но в данном случае тема иная. Двумя словами обозначу ее так: «отрешенность фотографа».

1. Фотографический планктон

Не я отметил своеобразный феномен: творческая фотография – вид художественной деятельности, в котором зрелости человек, как правило,  достигает после 40 лет, а то и после 50-ти. В литературе, в живописи, в кинематографе творец достигает значительных вершин в 35, а то в 30 лет. В музыке вероятно появление 20-летнего гения. Поэзия – вообще удел юных; Лермонтов, Есенин, да и Пушкин, если судить строго, свое лучшее творили юнцами. Или взять рок-поэзию: Цой, Макаревич, Гребенщиков, Никольский лучшие песни создали на заре своего творческого пути. Тот же Никольский («Воскресенье») до сих пор только перепивает ранние свои песни, такое ощущение складывается, что потенциал этого своеобычного поэта был растрачен в юности. Как здесь не вспомнить еще и Артура Рембо?

Собственно, и в фотографии есть «молодые и ранние». В фотожурналистике вполне достаточно полугода, чтобы юноша, овладев набором приемов и штампов, вполне научился бы снимать на хорошем, достойном уровне. Но это все же журналистика, которая является в большей степени ремеслом, нежели искусством. Кто хочет оспорить данный пассаж, пусть припомнит фотографов из своего окружения и честно ответит себе: много ли среди них подлинных «рыцарей фотографии» готовых принести на алтарь искусства свою жизнь?

Я снова представляю себе конкретных людей, которые быстро схватывали суть ремесла, зарабатывали «имя», и уже полноценно вливались в армию Мастеров. Алгоритм успеха в творческой фотографии прост: два-три успешных проекта (иногда и одного достаточно) – и ты уже на «фотографическом Олимпе». Другое дело, что далеко не всякий проект успешен, но попадание разряд любимцев Фортуны – вовсе не наука, а метафизика. «Новоселы Олимпа» быстро успокаиваются; до сих пор они вполне крепкие, надежные исполнители, востребованные и неконфликтные. Фамилии все же назову: Новиков, Никольский, Пленкин, Мордвинкин. Это люди одного поколения, пришедшие в фотожурналистику в начале 90-х, уверенно завоевавшие позиции и… заснувшие на нем.

Скажу, вероятно, резко: подобные Мастера являют собою «фотографический планктон», представляют серую армию профессионалов. На несколько порядков крупнее армия (а, пожалуй, армада) фотолюбителей. Фотография – вернейший способ почувствовать себя творцом, ведь купив фотоаппарат, человек может приступить к фотографическим опытам, что называется, с нуля, не прочитав ни одной книжки и не поучаствовав в хотя бы в одном мастер-классе. В выходной, в хорошую погоду сходите в любой парк; вы увидите сонмы практикующихся в фотографии, играющих в «фотосессию». Это не плохо и не хорошо, просто такова жизнь. Для миллионов фотографическая деятельность  -  возможность попробовать себя в искусстве. В конце концов, писать картины на-а-амного сложнее, нежели нажимать на клавишу фотокамеры.

Вернусь к теме, которую заявил. Есть люди, которых можно назвать если не «гениями» фотографии, то, как минимум, личностями выдающимися. Здесь я придерживаюсь следующей парадигмы: в творческой фотографии каждый достигает того потолка, какой ему дали Господь и обстоятельства. Бога не пересилишь, обстоятельства – в лице нюансов профессии, семейного быта, экономического положения – преодолимы. Для этого необходима сущая малость: выход из состояния «обычности». То есть: надо отказаться от семьи, стабильной (но убивающее монотонной) работы, бытовых удобств. «Так радикально?» - спросите вы. Практика показывает: именно и только так. Подлинный труд, в особенности над обширной темой, требует отдачи фотографа целиком, без остатка, неимоверной концентрации физических и душевных сил. Собственно, потому-то талантливые фотографы так часто и спиваются, что напряжение надо снимать хотя бы возлияниями.

Есть другой путь: сделать эту самую «предельную концентрацию» образом своей жизни, превратиться в «снимающий станок», настроенный только лишь на создание фотографических произведений. В эдакое «патологическое состояние» входить надо годами. Выйти из него практически невозможно. Вероятно, «отрешенный» фотограф – продукт окукливавшийся гусеницы. То есть, прекрасная «бабочка». С той только разницей, что бабочка радует глаз несколько дней, а «отрешенный» фотограф отличается завидным физическим и творческим долголетием.

Еще кое-что скажу о фотолюбителях. В одной из газет, в которой я трудился, работала приятная женщина, Наташа Гончарова, муж которой – весьма успешный предприниматель. Наташа, дослужившаяся, кстати, до должности ответсека, регулярно приносила нам, фотографам, фотографические работы мужа. Всякие цветочки, закаты, приятные виды. Так я и не понял – Наташа похвалиться хотела, либо ее супруг подсылал, чтобы «фотики» заценили творения фотолюбителя. Естественно, плохих слов я не говорил. Хотя видел, что господин Гончаров «завис» на своем любительском уровне и явно не собирается с него соскакивать. Подспудно я  размышлял: в чем побудительные мотивы данного бизнесмена, увлекающегося фотографией? В смысле, мотивы, толкнувшие его к занятию фотографической деятельностью. Все же я понял: у человека должна быть отдушина; путь его «крылья» весьма слабы, но не надо на них наступать. Путь дитё тешится… Не каждому дано стать прекрасной бабочкой, но и мотылькам, и даже моли хочется полетать!

В профессиональную фотографию из любительства приходят почти все (ежели, конечно, твой отец или дед – не фотомастер). Ничего скверного в любительстве нет – лучше все же любить, нежели не любить. Но здесь есть тонкость, которая на поверку оказывается «толстостью». Деятелям фотоиндустрии невыгодно поднимать планку художественного уровня фоторабот, ибо тогда «творцы» цветочков и закатов поймут, что всего лишь штампуют пошлости - и бросят свое увлечение. Продажи фототехники и материалов упадут… А значит, надо отмечать серость, устраивать всякие конкурсы, раздувать фальшивые (или мнимые) рейтинги. И, что самое печальное, стараться сделать так, чтобы не утончались вкусы.  

Здесь-то и поджидает засада для подлинных, безмерно одаренных  Мастеров, которые так и не решились перейти в разряд «отрешенных». Они постепенно приходят к пониманию простой истины: не надо «копать» глубоко, нужно быть всего лишь на голову выше «серого» уровня. Если ты будешь хотя бы на полторы головы выше – тебя масса элементарно не заметит. Ты не будешь понят, тебя причислят к разряду маргиналов. Это означает застой, ибо средний уровень в творческой фотографии неизменен. Загляните, к примеру¸ в «Яндекс-фотки», посмотрите, какие фотоизображения пребывают в «топе» - и все поймете.

 А вот для того, чтобы достичь выдающихся успехов, а не псевдопопулярности, вписать свое имя в историю творческой фотографии, необходимо отказаться от многих «милых радостей жизни», ибо настоящая концентрация не терпит излишней суеты и отвлечения ради сиюминутных развлечений. Даже более того: начинают мешать семья, регулярная работа, обязанности по обеспечению бытовых удобств. Лишь единицы все это обывательское «гнилье» сбрасывают с себя. Они полностью отдаются во власть фотографического творчества.

Итак, для себя я фотографов, без остатка отдавшихся любимому занятию, назвал «отрешенными». Счастливы те, кому перепадают долгосрочные проекты, кто «попадает» на грант! Но ведь это удача, даже великий Капа подолгу просиживал без заказов и пребывал в депрессии! Пил горькую, между прочим, сутками просиживал в казино… И это несмотря на то, что числился в передовом агентстве «Магнум», казался любимцем Фортуны…

Так же «отрешенные» фотографы (отрешившиеся от суеты бренного мира) напоминают мне сумасшедшего шляпника из «Алисы в стране чудес». Согласитесь: фотографы действительно зачастую ведут себя не просто вызывающе, а даже эпатажно. Большинство думает: «Хамы, папарацци…» На самом деле все не так: подобное асоциальное поведение есть не вызов обществу, а ролевая модель, в которой снимающий человек подсознательно выключает себя из общества, надевая маску юродивого. Эдакий метод заставляет людей по-особенному реагировать на камеру, что зачастую помогает создавать интересные фотоработы. Но нередко и мешают…

Впрочем, большинство мастеров именно что умеют наоборот, оставаться незаметными, растворяться в толпе. Те фотографы, которых я и называю «отрешенными» или «почти святыми», могут в равной мере отличаться и эпатажностью, и незаметностью, даже застенчивостью. Это показатель высокой степени профессионализма. Жаль, но в наше время побеждают «громкие» фотографы, умеющие к тому же где надо «лизнуть», пролезть, куда следует и продать тому, кто хорошо заплатит… Данные «маэстро объектива», как это не парадоксально, тоже могут относиться к разряду «отрешенных». Здесь важна не модель ролевого поведения, а результат. А оценивает таковой только один судия: Время.

2. Странники, благие, убогие

Тип «отрешенного» фотографа походит на древний социальный тип «странника». Позволю себе маленькое культурологическое отступление. В свое время я увлекся традиционной народной культурой, преимущественно славянской, и в частности, изучал «культуру дороги». Приведу фрагмент одного из моих старых текстов, посвященных такому явлению как странничество (это не чисто русский феномен; те же пилигримы в Европе – тоже странники):

«…Был я как-то в командировке в Пензенской области, в райцентре Наровчат. От этого поселка (бывшего города) да станции Ковылкино 24 километра, а с а этой станции у меня был билет домой. Я, вооружившись картой, решил прошагать эти километры проселочными дорогами через деревни. Так вот, иду я себе, иду… в одной деревне меня окликает мальчик лет двенадцати: «Скажите пожалуйста, а куда вы идете?..» Вид у меня, прямо скажу, не деревенский, странный (по мерке селян). Я отвечаю: «Да так, путешествую…» Тон ребенка моментально поменялся: «И как же ТЫ, все время пешком? А чем ТЫ питаешься? Где ночуешь?!» Мальчик говорил со мной одновременно СВЫСОКА и ОТЧУЖДЕННО, будто я не человек вовсе, а так… потустороннее явление. Типа неведома зверушка бредет себе куда-то… Лично я почувствовал себя бомжом, изгоем. Да, путешествующий на Руси – маргинал, отребье. Если он не бонза или не «государственный» человек (они обычно с охраной и свитой летают…).

Тут недавно новый губернатор Орловской области кичился: оделся мол, в телогрейку, ушанку нахлобучил – и половину подотчетного региона обошел, якобы в целях познания настоящей жизни. Ну, прям, калиф арабский какой-то! Интересно: к нему так же относились – как к маргиналу?..

Много ли в России останавливается водителей, если голосует на трассе не красна девица, а мужик? Так вот, в старину вообще старались попутчиков не сажать, ибо руководствовались в большей мере не опасностью быть ограбленным и убитым, а банально подозревали в каждом путнике… нечистую силу. Заведет в чащу, запугает до смерти, душу вынет… ищи после человека – свищи!..

Распространена была в прошлом следующая модель поведения в дороге: едет зимой мужик на санях – а навстречу ему другие сани. Никто не отворотит в сторону – и мчат друг на друга, как оголтелые! Кто-то проскочит, а противник и может быть повержен в сторону… В ход идут и кнуты, и даже топоры, махают напропалую, будто от хищника отбиваются! Все почему: в пути отменяются этические нормы. Ведь каждый из мужиков думает: «Наверняка леший встретился!..» На деревенской улице такое, мягко говоря, девиантное поведение недопустимо…

С дорогой связано немало поверий и предрассудков. Нельзя на дороге разжигать костер, кричать, справлять нужду. Считалось, что нарушение табу взывает к лешему, пробуждает нечистые силы. Существовал запрет брать оставленные на дороге вещи: в них «бесы обитать могут». Иначе ко всему этому относились «профессионалы дороги»: нищеброды, «калики перехожие», ямщики, отходники, паломники. Между прочим, и пастухи, ведь они тоже пребывают в движении. Для путешествующего дорога – стихия вполне упорядоченная и даже управляемая. Главное – не нарушать ряда правил, не соваться в те места, где таится опасность. Главное – стать членом «дорожного сообщества», формирующегося по принципу родства занятий. В этих мини-социумах есть свои лидеры и «омеги», мудрецы и авантюристы. Даже среди нищих (и нищие на московском вокзале создают свою иерархию!) возникает своеобразное братство, в котором и еда поровну, и ночевка для всех. И, кстати, «нищий» - это и есть состояние перманентного пути, ведь, если у тебя нет ДОМА, ты всегда в движении. ПУТЬ для «профессионала дороги» - это и есть ДОМ.

Сейчас в моде «академия вольных путешественников», клуб автостопщиков, передвигающихся по всему миру бесплатно. Обычно эти «академики» - представители «полусреднего» класса, «офисный планктон», находящий развлечение в эдаком суррогате нищенского существования. Ведь что интересно: члены этого сообщества, передвигаясь на чем Бог даст и ночуя черт знает где, ничего и никого не боятся, даже в чуждых землях! А ведь опасностей теперь столько же, сколь и в старые времена… Что толкает «вольных путешественников» на столь отчаянные путешествия? Думаю, прежде всего – магия ДОРОГИ, ПУТИ. Наверняка изрядные порции адреналина, которые организм вырабатывает в стрессовых ситуациях. В чем удовольствие? Прежде всего, мне думается, в возможности вырваться из мира ДОМА и окунуться в стихию движения. «Вольный путешественник» - тот «нищеброд», разве только, не порвавший с обычным миром, а только вкушающий сомнительный продукт, который в сущности горек и к тому же дурно пахнет…»

Это первая сторона облика (внутреннего и внешнего) «отрешенного» фотографа. Есть еще один, не менее глубокий аспект. А именно – «отрешенный» фотограф во многом несет черты… блаженного. Блаженные, «благие», «убогие» - часть религиозной культуры не только в православии, но и в религиях иных толков. По сути «блаженным» был Будда, да и основатели иных веровании в той или иной степени «не от мира сего».

Блаженный так же как и «нищеброд» противопоставляет себя обществу, в сущности, принимая вызывающий, эпатажный облик.

Снова обращусь к одной старой своей работе, посвященной феномену русской святости:

«…Особенная часть русской святости - юродивые. По преданию, первым юродивым на Руси стал ученик преподобного Антония Печерского Исаакий. Он работал на пекарне, а братия над ним смеялась из-за странностей в его поведении (по-видимому, он был слаб умом). Один раз, исполняя приказ глумящихся, он ловит руками летящего ворона и братия начинает его считать (полушутливо) чудотворцем. Исаакий носит грубую власяницу, облекается в сырую козью шкуру, которая ссыхается на его теле. Он затворяется в пещере величиной в четыре локтя, сам Антоний подает ему в узкое оконце по одной просфоре через день, и (если следовать житию) бесы буквально изнуряют его, доводя до “глубокого падения”: явившись ему в виде ангелов света, они заставляют поклоняться Антихристу. Завершается все совершенной победой преподобного над силами тьмы.

Но Исаакий не был юродивым в полном смысле; скорее, он был юродствующим. Первым святым юродивым на Руси, канонизированным не как “преподобный”, а как “блаженный” стал Прокопий Устюжский. Согласно житию, он был вовсе не русским человеком, а... “немцем из западных стран” или “родом варягом” (надо учитывать, что тогда “немцами” называли все иностранцев). Прокопия, когда он перебрался из Новгорода в Устюг, оскорбляли, били, но после его смерти (в 1303 году) стали его неимоверно почитать и даже решили построить часовню в его честь. Правда, духовенство воспротивилось строительству и канонизирован был Прокопий лишь в 1547 году. Как бы то ни было, юродство стало чисто русским явлением, до глубины души потрясавшее иностранцев. Герберштейн писал: “Эти безумцы, почитаемые как пророки, могли брать в лавках все, что им нужно, и торговцы, не требуя платы, рассыпались перед ними в выражениях благодарности..” Но как еще можно было относится, например, к блаженному Василию, который прилюдно разбивал камнем чудотворный образ Божией матери у Варварских ворот, и на поверку оказывалось, что на самом деле под святым изображением нарисован черт?

По мере возрастания самодержавия развивался и институт юродства. Как шут мог сказать острое словечко в адрес, так и юродивый говорил правду всему народу. Одновременно Московские власти были сильно недовольны ростом среди “юродивых Христа ради” лже-юродствующих, просто безумных или обманщиков. В XVII веке Синод вообще перестал канонизировать юродивых. Блаженные Ксения и Матрона - исключение из установившегося правила…»

Мне думается, элемент юродства есть и в поведении серьезно снимающих людей, то есть, «отрешенных» фотографов. Дабы моя мысль не казалась голословной, обращусь к конкретным примерам. Сначала – историческим. К «отрешенным» можно отнести Эжена Атже, Йозефа Судека, Анселя Адамса. Эти люди отреклись от мира, став в определенной степени «жрецами фотографии». Характерно, что они не были «странниками», один творил образ Парижа, другой - Праги, третий - американской глубинки; впрочем, русские пространства диктуют иную линию поведения…

3. Тихий, блаженный

Теперь я буду говорить о реальных людях. «Гениями» называть их не буду, все же на то (повторюсь) есть Царь Время, который есть эффективнейший судия.

Но для начала взгляните на данные "фотки":

Согласитесь, похоже на творения сумасшедшего, какой-то мусор, брак. Однако, неплохо ознакомиться с контекстом, в современной культуре о-о-очень многе зависит от уровня информированности…

Немножко общих сведений об авторе. Мирослав Тихий (Miroslav Tichý) родился в моравийской деревне Нэтчице (Netcice), неподалеку от Брно, в 1926 году. Он обучался живописи в Пражской Академии Художеств с 1945 по 1948, пока не был арестован. В его ранних живописных работах заметно увлечение экспрессионизмом. После победы коммунистов, мир Тихого начал стремительно изменяться. Тихий оказался неспособным к подчинению новой политической системе и cоцреалистической музе. Он провел восемь лет в лагерях и тюрьмах; по единственной причине — инакомыслие — подозревался в подрывной деятельности против коммунистического режима. После освобождения превратился в «неудачника» без перспектив, без работы.

Его считали сумасшедшим отшельником, но это его вовсе не волновало.
Он бродил по своему городку, одетый в старое рубище с фотоаппаратом в руках и фотографировал женщин. Его норма была - сто (!) фотографий в день. Он фотографировал через окно проходящих мимо женщин, через забор плавательного бассейна, на улицах, в магазинах и парках - самодельной камерой, сделанной из жестяных банок, сигаретных пачек, остатков от рулонов туалетной бумаги и другого хлама, который он находил на улицах. Линзы вытачивал из оргстекла с помощью наждачной бумаги и полировал зубной пастой. Каждый день он возвращался домой с сотней снимков и печатал их на таком же примитивном оборудовании, делая всегда только один отпечаток с выбранного негатива, размытый, туманный, наполненный примитивной импрессией. Тихий ловко доводил и украшал свои снимки с помощью карандаша. Иногда он наклеивал снимок на картонку, создавая подобие рамки.

 один из самодельных фотоаппаратов Тихого

Тихий носил фотоаппарат под свитером. Как правило, это была самая дешевая советская бакелитовая модель, найденная у старьевщика и приспособленная для его собственных нужд. Фотоаппарат свисал с шеи под свитером и оставался невидимым. Когда что-либо привлекало взгляд фотографа, он приподнимал свитер левой рукой и снимал правой, даже не глядя в видоискатель.

Он отказался от удобств, предоставленных современным миром, чтобы освободиться от необходимости соответствовать его требованиям.

Фотографии повсюду в его доме - многие из них пыльные, грязные, частично порваны и погрызены крысами. Они для него одновременно и как дети и как друзья и как враги. Он живёт фотографией и фотографии благодаря этому оживают сами. Некоторые снимки ему настолько нравились, что он спал с ними, ел, ставя тарелку прямо на них, не в силах оторваться от созерцания.

Прошли годы и его «открыли» — бывший бродяга стал знаменитостью, его фотографии стоят десятки тысяч евро и выставляются в лучших галереях.
Кинорежиссер Роман Буксбаум — ученик и сосед Тихого, собиратель его работ. Он стал создавать документальный архив жизни и творчества Тихого с 1981 года. Но только в 1989 году Буксбаум смог сообщить миру о выдающемся отшельнике.
Немногие снимки Тихого стали известны общественности, когда он выиграл "New Discovery Award" в Арле.

Тихий никогда не был за границaми Чехословакии, никогда не собирался выставлять свои работы и, тем более, продавать. Сам художник говорит, что не собирается посещать какие либо из своих собственных выставок и, что если кто-то хочет действительно посмотреть его работы, то пусть приходит к нему в гости, он с удовольствием их покажет. По некоторым сведениям, он еще жив.

Еще несколько работ чудака:

Естественно, "заряженные" установкой на то, что "в этом что-то есть", мы несколько в ином ключе воспримем работы Тихого. Которые, на мой скромный взгляд, все же - полный отстой. И все же мягко назову их "артефактами", самого же Тихого - мастером перфоманса, превратившего, собствнно, в перфоманс всю свою жизнь.

Не могу не привести высказывания Тихого:

«Я не художник. И не скульптор. И не писатель. Я Тарзан на пенсии.
Я настолько дик, что даже Джон из Nepomuk и Бог не оказывают на меня влияния. Никто.
Я не ем животных, потому что животное похоже на меня.
Я самурай, и моя единственная цель – уничтожить противника.»

"-Г-н Тихий,были ли вы когда-то намерены женится?
-Нет,никогда! Я ненавижу всех!
-У вас когда-то была "большая любовь"?
-Что?
-Ну в смысле женщина,которая вам очень нравилась?
-Нет!
-Ни одна-единственная?
-НЕТ!
-Но вы же сняли тысячи снимков женщин,хотя бы одна из них вам понравилась?
-Я вас прошу... это идиотские вопросы!Я не заинтересован в этих вещах.Чувства... никаких.
-Г-н Тихий,но ведь нету жизни без любви и чувства, не так ли?
- И я живу?Мне пох.. живу я или нет.Я хотел бы умереть!
-Вам жизнь надоела?
-Я не знаю что это жизнь.
-Вы не сожалеете что вы одинок в вашем возрасте?
-Я не одинок.Я не знаю что это одиночество.
Я чувствую БОЛь тут , там, как я могу быть одинок?"

"Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное – это уже никого не интересует".

4. Странники

Из наших, русских Мастеров назову три имени. Двоих я встречал, третьего, к сожалению, не видел, но про него слышал немало рассказов от знакомых фотографов.

Итак, первый фотограф, о котором мне хочется сказать, - Валерий Щеколдин. Не буду лгать, встречал я Валерия один раз, но эта встреча случилась не на столичной тусовке, а именно в странствии. Мы снимали одно странное действо в деревне Четаево, в Рязанской области, и я имел честь наблюдать и за Валерием, и за тем, как он работает. Кстати, вместе в одном месте мы оказались случайно (если случайное вообще возможно). Просто пути пересеклись в поисках интересной фактуры.

Первое впечатление всегда верное; так вот, при первом же взгляде на Валерия стало ясно: не от мира сего. Тихий, немногословный, совершенно пренебрегающий внешним видом, скорее, похожий на деревенского мужичка, пастуха или скотника. Работает незаметно, вскидывает камеру редко, больше наблюдает. Может вообще не доставать камеру из сумки (не кофра, а скромной китайской сумки, с которыми работяги на работу ходят). По сравнению с нынешним стилем – щелкать пулеметными сериями – кажется, что человек волынит. Снимал, кстати, Валерий «Кеноном ЕОС-3», можной в те времена пленочной полупрофессиональной зеркалкой.

Днем Валера спал. Позже я понял: это опыт, Мастер знает, когда действо подойдет к зениту и бережет силы. Я Валерию был совершенно неинтересен, как, впрочем, и любые индивидуумы, не находящиеся внутри происходящего, так сказать, соглядатаи. С Валерием был и другой фотограф, Валерий Нистратов. Тогда он был почти неизвестен, так сказать, «раскручивался». Нистратов – второй человек, о котором я хотел бы сказать.

Нистратов аккурат по возрасту годится в сыновья Щеколдину. Если они соединились, значит, единомышленники. С Нистратовым я сталкивался в глубинке больше одного раза, поэтому немножечко его изучил. В те времена ему не было еще и 30-ти, вероятно, Валерий изменился. Тогда Нистратов был хорошо, одет, меня лично более всего тронули дорогие «туристические» ботинки. Снимал он «Никоном Ф-2», кто не знает, дешевой механической зеркалкой. Позже в своих интервью Валерий скромно на вопрос «Чем снимаете?» ответствовал: «Да, Лейкой…» У Валерия были признаки эпатажного поведения, он наслаждался своим положением фотографа-путешественника. Но в молодости почти все играют в «фотомастеров», это не смертельно.

Пару раз я встречал Валерий с американцем Джейсоном Эшкинези, который несколько лет тоже «фотостранствовал по Руси». С ним они говорили по-английски, от меня старались держаться в стороне. Кстати, если Эшкинези и Щеколдин не пили, Нистратов – пил. Как и я, впрочем. Еще в Нистратове я замечал некоторое надменное отношение к коллегам и вообще к окружающим. Это тот самый «комплекс гения», о котором я писал в статье «О комплексе гения в творческой фотографии».

Теперь я понял: Нистратов находился на пути к состоянию «отрешения», на этом противоречивом «Дао фотомастера». В последующие годы Валерий стал несколько знаменит. Но его совсем уж хороших – как у Щеколдина – фотографических произведений я что-то не видел. Проект «Лесостепь» - всего лишь один проект. Не более того.

Третий фотограф, о котором мне хотелось бы сказать, - Владимир Семин. Его лично я не знаю, потому буду совсем краток. Кто знает, утверждают, что с Семиным общаться почти невозможно, так как он «грузит» философией, вдет себя яко тот блаженный сумасшедший Корейша.

Семину волшебно повезло: и в России, и в Нью-Йорке с ним рядом соратник и святой человек Раиса Пестова. Она и его «печатник», и его бильдредактор, и его критик. По крайней мере, у фотографа была и есть семья, так что совсем уж «отрешенным» его я не назвал бы. Однако география путешествий Семина, а в особенности то послание, что несут его работы говорят о том, что человек именно был почти что «святым фотографом».

 Прошло около десяти лет. Уходит эпоха «серебрянной» фотографии, наступает «цифра». Эшкинези покинул страну, Семин там же, то есть, в Америке. Щеколдин – в России. Где Нистратов – не знаю, но, судя по поступающей информации, ему перепадают заказы от закардонных издателей.

Теперь у всех троих есть общая черта: они любят говорить, порой и вещать (ну, прям как пророки!). Некоторые из высказываний привожу. Интересно ведь, о чем говорят признанные Мастера! К словам в обязательном порядки прикладываю репродукции фотографических произведений вышеназванных мастеров.

  Щеколдин. Фото Александра Слюсарева

Фрагменты высказываний Щеколдина:

«Фотографирование больше всего напоминает охоту, правда, бескровную. Его цель, прежде всего, добыча различной информации, в том числе эстетической. Эстетика определяет в фотографии только форму, т. е. за рамками эстетики остается огромное, не исследуемое пока содержание фотографии – жизнь».

«Цивилизация заводит нас в тупик, и общество от этого болеет. Художники — традиционно изгои общества, совершенно не нужные ему, — громче всех кричат о грядущей опасности, пугая и нервируя своим искусством слабых и беззащитных сородичей».

(в статье в память об Александре Слюсареве) «Слюсарев — вольный каз… Продолжение »