Древо фотожизни

Давненько я хотел разобраться в одном щекотливом вопросе, касающемся форм бытования фотографических произведений. «Фотография» – весьма многозначное слово, и, кроме т.н. «фотоискусства» и т.н. «фотохудожников» есть на свете просто люди, творящие, с позволения сказать, «фотки» - как классные так и (преимущественно) не очень. К данной могучей массе относятся не только фотолюбители но и те, кто просто запечатлевает дорогое сердцу мгновение — пусть лишь для того, чтобы сохранить его в домашнем альбоме или скинуть по «мылу» приятелю.

Ну, ладно, - слово «фотки» выкину, ибо оно многим режет уши. Скажу: «фотографии». Они пронизывают наше бытие на разных уровнях. Не все ходят на вернисажи и прочие выставки, созерцая творения признанных фотомастеров. Не все покупают дорогущие фотоальбомы и выписывают фотографические журналы. Тем более мало кто знает что такое «винтажное фото». И даже не всякий «тусуется» на фотосайтах, помещая туда свои фотографические опыты и оценивая чужие творения. Но в той или иной степени мы все вовлечены в фотографическую деятельность.

Пытаясь разобраться в особенностях языка фотографии, я слишком часто «упирался» в роковой вопрос: а в какой, собственно, степени данная фотографическая работа является произведением искусства? Не является ли «художественная ценность» условностью, зависящей от стечения ряда обстоятельств, некоторые их которых случайны? Яркий пример – хроникальное фото, на котором изображен убитый при задержании «бандит» Эрнесто Че Гевара:

Так сошлось, что легендарный революционер лежит на столе как… снятый с креста Спаситель. Общественность не оставила без внимания потрясающую (и невольную!) метафору, снимок стали тиражировать нещадно. В сущности, он не был признан «произведением искусства», зато стал культурным феноменом. Естественно, если бы на данном фото был изображен неизвестный преступник, либо Че Гевавара не стал легендой, ценность данного фотографического изображения была бы ничтожной.

Другое фото товарища Че, сделанное кубинским фотографом Альберто Корда, преображенное в графический знак ирландским художником Джимом Фицпатриком, до сих пор тиражируется на майках, знаменах и плакатах; оно чрезвычайно популярно в среде «левой» молодежи» - причем, на протяжении нескольких поколений:

То есть, значительная часть человечества из миллиардов фотоизображений, среди которых мы вынуждены существовать, выбрало именно этот образ. А вкупе и другие образы. Об этом роде изображений мы еще поговорим, как, впрочем, и о других родах.

Мне (повторюсь) давно хотелось разобраться в особенностях бытования фотографических изображений. Что мы ценим, чем вдохновляемся, какие образы нам милы и ценимы нами? Но для начала надо определиться с понятиями, которые я считаю фундаментальными.

Первое и основное понятие – «фотографическая деятельность». Ею я называю любую деятельность, результатом которой может стать фотографическое произведение. А может и не стать, ибо снимающий человек прекрасно знает: есть риск, что у тебя несмотря ни на какие усилия за всю съемку (или фотосессию – ежели кому-то угодно…) ни черта не получится. В фотографической деятельности участвуют и снимающий, и снимаемый (все же модель — это не только роль, но и профессия), и реципиент (воспринимающий произведение).

Второе понятие – «фотографическое произведение». Такого рода произведение, на мой взгляд, - продукт, в создании которого в той или иной степени участвует технология фотографии (не обязательно фотоаппарат, но непременным остается фиксация на носителе некоего изображения). Многие художники экспериментируют, сочленяя оптические, рукотворные, техногенные и прочие изображения. Получается зачастую интересно, например, у пресловутого Гурски (самого дорогого фотографа в истории человечества), но случаются и откровенные неудачи.

Я не слишком люблю применять словосочетание «художественная фотография» - из-за расплывчатости границ. Разумнее, мне думается, использовать понятие «творческая фотография», которое более точно отражает суть занятия фотографа, который хочет не просто зафиксировать «прекрасное мгновение» (либо тупо нажать на кнопку), но и выразить через видеоряд некие чувства, чаяния, мысли. Забавно, что все мы в той или иной мере пытаемся снимать творчески. Часто, правда, имитируя стереотипные приемы, «играя» в «фотохудожников». Результат у всех получается разный, но векторы движения все же равнонаправлены.

Нефундаментальное понятие – «фотографическое изображение». В Интернете мы чаще всего мы видим именно фотоизображения, так сказать, «сырой продукт». Те, кто называет себя «фотохудожниками», прекрасно понимают, что такое авторская работа (отпечаток, оттиск ets.) и крайне напряженно относятся к «превьюшкам», выложенным в Сети. Фотографическое изображение еще надо сделать произведением.

Один важный нюанс: не нужно вычленять фотографические изображения из всего визуального мира, и в частности из мира изображений «вообще». «Команданте Че» – одновременно и конкретное изображение, и художественное произведение, и знак (символ). Не случайно я выше указал имена фотографа и художника.

Теперь – внимание, перехожу на более сложный уровень.

Я убежден в том, что в фотографической деятельности нет единой культуры. Станислав Лем называл культуру «тонкой пленкой», возникающей между популяцией (или биологическим видом) и средой. Фотография как техническое средство так же помогает создавать эту «пленку». Человечество слишком разнообразно, чтобы его можно было нивелировать наподобие крыс или клопов. Этнические, социальные, профессиональные группы настолько разнообразны, что порой трудно поверить, что все это – единое Человечество. С угрожающей постоянностью зарождаются (и по счастью отмирают) учения, утверждающие, что якобы есть люди и нелюди, избранные и изгои, благородное племя и быдло. Тот же фольклор, про который я начну говорить чуть ниже, лишь относительно недавно стали оценивать по шкале, применимой к произведениям искусства. Тысячелетиями фольклор в высших слоях общества считали «культурой смердов», недостойной внимания благородных господ.

Культура «художественной фотографии» - крайне хитрое искусственное построение, основная цель которого – доказать обществу, что данное конкретное фотографическое произведение – шедевр. Что повышает рыночную стоимость заданного фотографического произведения. То самое криминальное фото с Че Геварой с точки зрения традиционного понимания «художественной фотографии» - дерьмо. Но здесь включается иная аксиологическая шкала, работают другие коды.

«Художественная фотография» - лишь разновидность культурной доминанты в фотографической деятельности. На самом деле культур — даже в фотографии — несколько. Культуры свадебных фотографов, фотожурналистов, рекламистов, фотографов-анималистов схожи только внешне. Представители этих уважаемых цехов частенько «коллег» из сопредельных прикладных областей и за людей-то не считают. Ну, или как минимум — за равных…  Например, фотожурналисты (уж я-то это знаю!) убеждены в том, что свадебный фотограф – жалкий ремесленник, низшая каста, «лабающая» слащавые фотокарточки, угодные клиенту. Примерно то же о «коллегах по объективу» думают и представители иных цехов.

Это я говорю о профессиональных средах. Но данная работа все же посвящена непрофессиональному фото. Точнее, тем фотографиям, которыми мы без всяких амбиций и пиар-проектов украшаем свое бытие. Что-то мне подсказывает, что подавляющая часть человечества не падка на творения Гурски. Для повседневного созерцания выбираются (и делаются) фотографические произведения несколько иного типа. Эти виды фотографической деятельности я (очень условно!) именую «фотографическим фольклором». Не путайте с фольклорным фото (то есть, фотографией всяких этнических действ и красот)! Фотографический фольклор – та фото-среда, которая нас окружает в обыденной жизни. Это наш воздух, которым мы «дышим», вовсе не задумываясь о его составе. Факт, что без него мы не задохнемся (не физически, конечно). В конце концов, меньше двухсот лет назад человечество не знало, что такое фотография и ни-ка-ких переживаний на сей счет источники не зафиксировали. Наверняка мы прожили бы и без фотографических произведений. Но как-то, что ли, уже начали и привыкать…

Отмечу тонкую особенность языка: мы привыкли делить фотографию на «профессиональную» и «любительскую». Подсознательный уровень вербального языка уже заложил парадигму: профессионал — человек, который НЕ ЛЮБИТ фотографию.

Жизнь богаче любой, даже самой творческой фантазии. «Древо фотографической жизни» пышно зеленеет вне зависимости от того, что думают об этом эксперты и профессионалы. Культура «народного» фото есть данность. В ней немало пошлости, много кича, глупости, заблуждений. Но это жизнь. Непридуманная, так сказать, плотская. Часто корявая, нередко уродливая, отвратительная. Изредка очаровательная. В сущности в этой «каше» (или, если угодно, «щах») никто не пытался разобраться, потому как это и не нужно. Как говорится, искусство само по себе, а люди идут и в театр, и в цирк и в кабак. Когда в позапрошлом веке художник Дега пошел в кабак (не только квасить, но и черпать вдохновение), над ним потешались, ведь «как же, там низость, разврат»! А в итоге получилось высокое искусство:

Кстати, Дега в своем творчестве активно использовал фотографию.

Можно ля сравнения шагнуть еще дальше в глубь веков. Вспомните картину Питера Брейгеля Старшего «Свадебный танец под открытым небом»:

Это, простите, даже по нынешним меркам порнография! И, кстати, заметьте: художник обратился именно к народным традициям, по сути, фольклору.

Согласно энциклопедии, фольклор — художественное творчество широких народных масс, преимущественно устно-поэтическое. В буквальном переводе Folk-lore означает: народная мудрость, народное знание. Термин этот впервые был введен в научный обиход в 1846 английским ученым Вильямом Томсом. Как я уже говорил, до Томса фольклор не считали нужным

Отмечу занятное совпадение: фольклористика (наука, изучающая фольклор) – ровесница, собственно, фотографии. Это не может быть случайным…

В процессе работы над серией статей «Язык фотографии» я пришел к выводу, что все же существует универсальный язык фотографии. Он менее всего опирается на эстетический фундамент, зато глубоко пустил корни в почву народной культуры. Собственно, именно поэтому я захотел разобраться в фотографическом фольклоре и понять, какие закономерности и правила действуют в этой порой излишне буйствующей и стебающейся стихии.

Я не случайно фольклор называю «стихией», ибо данный культурный слой (а ведь фольклор, как и все явления культуры, так же есть реакция популяции на среду) буквально пышет настоящей, неподдельной жизнью. Михаил Бахтин когда-то ввел понятие «карнавальная культура». Или «смеховая». В значительной степени и фотографическая деятельность вторгается в «карнавальную культуру». Собственно, в достоверности, в аутентичности и есть главнейшее преимущество фольклора. В «классическом» устном фольклоре есть такие жанры как анекдот, частушка, тост. Если на заре науки фольклористики устный фольклор имел привязку к этносу, теперь не все так однозначно. Трудно отрицать наличие детского фольклора, солдатского, офисного, шоферского… фольклора проституток, преступников (или заключенных), правоохранительных органов, программистов, домохозяек, колхозников, предпринимателей, студентов, преподавателей… список можно продолжать и продолжать. Но факт остается фактом: если ты не рафинированный «ботаник» ты прекрасно поймешь всякий фольклорный материал и рассмеешься, если это действительно смешно. Потому что универсальный язык «карнавальной культуры» понятен вне зависимости от национальности, вероисповедания или профессии. Могут порой помешать табу, но ведь, если следовать логике Бахтина, «карнавальная культура» как раз и призвана побеждать условность.

То же самое и в фотографической деятельности. Есть только один тонкий момент. Помните анекдот про попа: «Одевайся, душа моя, - и огородами, огородами…» На словах смешно. Но представьте себе фотографию (или хотя бы юмористический рисунок), на которой священник занимается черт знает чем с пейзанкой… Неприлично! Потому что тема данная в православной культуре табуирована: не может батюшка грешить. Типа святой…

Я уж не буду развивать тему карикатур на пророка Мухаммеда…

Еще один важный момент. У каждого конкретного фольклорного произведения есть автор. Но нам не он не важен, нам даже приятно осознавать, что «слова – народные». А значит, каждый из нас вполне может считать себя соавтором фольклорного произведения. В конце концов, ты вряд ли станешь «носителем», ежели не проникнешься всей глубиной содержания. Даже если речь идет о пошловатом анекдоте… Помнится, при советской власти ходил слух, что в КГБ есть целый отдел, который сочиняет «правильные» анекдоты. Важно не авторство, а эффект, производимый продуктом. Это понимали пропагандисты в разных эпохах и исторических формациях. Фотография — одно из средств пропаганды, это необходимо учитывать.

Очень важно, что фольклор данной социальной группы живет без элиты, диктующей вкусы. Традиция в фольклоре передается и развивается благодаря «коллективному бессознательному». К фольклору во все времена «прилипала» коммерция. Например, в России XVII-XIX веков процветали лубочные картинки, приносившие из производителям приличный куш.

Практические примеры

Признаюсь, здесь я оказался в некотором замешательстве. Фотографические изображения — часть визуальной культуры человечества, и бессмысленно отделять фотографии от прочих видов изображений или носителей. Поскольку фотография — техническое средство, многое зависит от уровня развития технологии. Ныне, в эпоху бурно (ох, шибко бурно…) развивающейся «цифры» стремительно меняется и фотографическая деятельность, что отражается и на содержании (контенте) визуальной культуры.

Деление фотографии на «любительскую» и «профессиональную» теряет смысл — особенно в эпоху Интернета. Зато с уверенностью можно определить, что бытование фотографических произведений в Сети и вне Сети имеет существенные различия.

Здесь я наблюдаю почти такое же противостояние, какое существует между «бумажными» книгами и «цифровыми». Лично я уже привык читать в «цифре» и нахожу, что в «цифре» я воспринимаю ТЕКСТ, и это весьма полезно, так как оформление книги (пусть даже гениальное) не мешает мне общаться с автором более, так сказать, интимно. Выскажу парадоксальную мысль: «цифровой» текст ближе к рукописи, нежели текст, тиснутый на хорошей бумаге и снабженный иллюстрациями. Книга в «бумажном» виде — это уже ПРОИЗВЕДЕНИЕ, причем, коллективное. То же самое и с фотографиями. Не случайно в первой части я четко разделил фотографические произведения и фотографические изображения. Фотокарточка — артефакт, такой же как и «бумажная» книга. Фотоизображение на экране компьютера — всего лишь распределение яркостей в плоскости. Воспринимая изображения на экране (особенно в хорошем разрешении) я тесно общаюсь… нет не с автором фотографии! С реальностью, которая на ней отражена.

Поэтому фотографический фольклор я разделяю на «сетевой» и «внесетевой». Причем, виды «внесетевого» фольклора» я склонен называть «историческими», ибо в массе своей они зародились одновременно с изобретением фотографии.

Исторические виды фотографического фольклора

Эротика

 фото Robert Doisneau

Все же я не сторонник слова «порнография», ибо «порно» - нечто оскорбляющее личность. Воспевание красоты человеческого тела — естественное явление так же как воспевание радостей любви. Ну, а что касаемо полового возбуждения… кого-то и Венера Милосская возбуждает.

В 1851году ученик Дагерра Феликс Жак-Антуан Мулен был задержан на Марсовом поле при попытки сбыта фотографий эротического содержания и обвинен в создании дагерротипов, на которых были сфотографированы реальные обнаженные тела. На судебном процессе Мулен доказывал, что всего лишь имитирует великие полотна мастеров Возрождения, тем не менее с него  взыскали  штраф.  Однако процесс пошёл неудержимо, и ничто уже не могло остановить возрастающее любопытство публики к жанру «ню».

Х. Монтгомери в труде «История порнографии» (М., 1997) пишет (стр. 117):

«Одновременно эротический реализм стал художественной натурой для фотокамеры. Изобретение и совершенствование фотографии привело к промышленному производству эротических и непристойных снимков, положив начало процветающему и сегодня бизнесу < развратных открыток >. Одним из самых удачливых фотографов 60—70-х годов прошедшего века был Генри Хейлер. Владелец двух домов в Лондоне, он фотографировал обнаженными всю свою семью, включая жену и двух сыновей. При налете полиция обнаружила 130248 непристойных снимков и 5000 диапозитивов, позже все это было уничтожено. Хейлер благоразумно перебрался на континент, чтобы избежать ареста».

В 1870 году в Англии выходит тираж первой в мире эротической почтовой открытки. В это же время в Европе рождается мода на экзотическое «этническое ню» — фотографии обнаженных папуасов. На 1900-е гг. приходится пик популярности снимков с томными нимфетками, а возрождение Олимпийских игр в 1910-х гг. вызывает к жизни новое течение в ню — «спортивную фотоэротику».

Фотографы, работавшие в этом жанре, всячески следовали живописной традиции изображения натуры. Так наиболее популярными сюжетами стали «Три грации» и «Венера перед зеркалом». Фактически это было любование красотой женского тела, но момент документальности по тем временам был настолько шокирующим, что цензоры немедленно забывали о каком-либо художественном аспекте. Для усиления эффекта достоверности в жанрах всевозможных «ню» вскоре стали использовать стереоскопический эффект, снимая натуру с двух точек зрения. Помещая снимки в специальный прибор с линзами, люди любовались формами, приобретающими на их глазах объёмность. В 1850—1860-е годы стереоскопические фото печатались в формате «cart-de-visit», то есть 5,7 х 9 см. Вскоре стали популярными «натуральные» и «жизненные» мотивы, например обыгрывались ситуации, якобы запечатлевавшие сам процесс фотосъёмки «ню», что  воспринималось как ещё более пикантное положение.

Семейный альбом

Бытовое, семейное фото к фотографическому фольклору можно отнести лишь отчасти, ибо в подавляющем большинстве случаев фотография в этой форме бытования на имеет «универсального кода», не носит характер «общезначимости».

Исключение: семейные фотографии знаменитостей. Вспомните: «Когда был Ленин маленький с кудрявой головой…» Здесь также рискну высказать смелую мысль: папарацци, светские фотографы — своего рода «семейные фотографы», создающие фотолетописи деятелей шоу-бизнеса. Продукты фотодеятельности папарацци, растиражированные донельзя, тиражируются миллионами экземпляров и расходятся по рукам. Не индустрия воспитывает обывателя, а обыватель требует определенный продукт!

Я не случайно об этом пишу, ибо в частных альбомах частенько встречаю портреты знаменитостей (ныне забытых, но в годы молодости владельцев альбомов популярных). А, если медиа-персонаж практически «вошел в семью» (его изображение было вклеено в альбом), значит, он уже фольклорный герой. Ровесники владельца альбома, увидев старый постер или открытку со знакомым лицом, наверняка возрадуются!

Фотографии мертвых

Посмертное фото – разновидность бытового в период, когда посещение фотоателье было событием редким и значимым. Фотография изначально уже породила индустрию, и посмертное фото — ее странное детище.

А. Вайс в работе «Посмертная фотография» пишет:

«В фильме «Другие» с Николь Кидман в главной роли есть необычный эпизод. Героиня находит и рассматривает несколько фотографий, на которых изображены умершие люди. По сюжету, на фотографиях изображена ее прислуга, на самом деле давно уже умершая. Такие фотографии редко показывают посторонним, но они действительно существуют, и их число исчисляется многими тысячами. 

Фотографировать усопших начали практически тогда же, когда появились первые дагерротипы. До этого великого изобретения только состоятельные люди могли себе позволить иметь посмертные портреты своих близких. Их рисовали именитые художники, но с появлением фотографии создание памятных картин стало доступнее. Это было гораздо дешевле и быстрее, чем рисованные портреты, и потому позволяло представителям низших классов иметь свои собственные памятные картины.
Несмотря на точность воспроизведения образов, процесс дагерротипии требовал кропотливой работы. Экспозиция могла занимать до пятнадцати минут, чтобы фотография получилась резкой. Живым людям трудно было усидеть неподвижно так долго. Может быть, поэтому появилась идея посмертного портрета. Занимались подобным родом фотографии, как правило, те же самые фотоателье, которые изготавливали портреты. Впрочем, стоимость услуги была значительно больше — по понятным причинам — фотограф должен был приезжать к клиенту.

В последнее время посмертная фотография считается тяжелой для восприятия. Стараются избегать подобных снимков. Автору статьи известен веб-сайт, содержащий две версии статьи — одна с фотографией усопшей, другая — без фотографии, специально для тех, кого подобные фотографии отталкивают.  В наши дни зачастую фотографирование умерших воспринимается как странный викторианский обычай, однако оно было и остается важным, если не признанным явлением американской жизни. Это такой же род фотографии, как эротика, которую снимают супружеские пары в домах среднего класса, при этом, несмотря на широкое распространение этой практики, снимки редко выходят за пределы узкого круга близких друзей и родственников».

«Иконостасы»  в деревенских домах

Дом в традиционном, патриархальном понимании, - «Малая Церковь». Едва фотография стала доступна не слишком зажиточным слоям населения, к иконостасам в «красных углах» изб стали присоединяться своеобразные коллажи из разных фотографических работ, заключенные в рамки. Я их все же называю «иконостасами» ибо они тоже содержат образы. Кстати, к фотографиям в этих «иконостасах» примешиваются и грамоты, и аттестаты, и автографы, и вообще всякие документы.

 Казалось бы, искусства здесь нет, это всего лишь перенесенное на стену содержание домашних фотоальбомов. Нет – мы имеем дело не просто с фотографическими произведениями, но с произведениями народного искусства, имеющими свои традиции и каноны.

Кстати, здесь можно найти элемент анимизма, веры в духов-хранителей, в данном случае, домашнего очага.

Фотографии на могильных памятниках и крестах

   Упадок культуры эпитафии на русском кладбище с лихвой компенсирует распространенность изображений умерших на надгробиях. Фотография сделалась неотъемлемым атрибутом могилы. Это стало уже закоренелой частью погребальной культуры, как и частью культа мертвых вообще. Как у каждого культурного феномена, у фотографий на кладбище есть эстетическая основа.

Во-первых, отбор фотографии родственником для  перекопированния — процесс творческий (мы отбираем ту карточку, которая, по нашему мнению, наиболее выражает близкого человека; к примеру, свою маму мне хочется видеть вечно молодою). Потом эта фотография станет посредником в нашем общении с усопшим. Во-вторых, мы стараемся выразить свое отношение к человеку, опять же при помощи отбора фотографии, то есть в портрете мы ищем определенный акцент, либо ситуацию. В третьих, фотография сама по себе может быть произведением искусства.

То есть, как минимум, нельзя отрицать наличие культуры надгробной фотографии. На современном кладбище фотография меняется — все большую популярность приобретает гравировка по мрамору, довольно, между прочим, качественная и долговечная. Такая, например, украшает могилу Василия Шукшина. Православная церковь, к слову, вообще запрещает помещать фотографию усопшего на надгробие — тем более на крест.

Мы опять не отошли от общемировых поветрий, о чем пишет и Филипп Арьес в книге «Человек перед лицом смерти»:

 » …благодаря искусству фотографии, помещать портрет умершего на могиле вошло в обычай в народной среде. Фото на эмали может сохраняться очень долго, и, вероятно, уже на могилах солдат первой мировой войны, павших на поле брани, впервые появляются такие портреты. Впоследствии обычай этот широко распространился, особенно в странах Средиземноморья, где, гуляя по кладбищу, словно листаешь страницы старого семейного альбома».

  В определенной мере эстетика фотографии близка танатологической эстетике кладбища. Сама по себе фотография является средством умерщвления материи. Бездушный объектив фотоаппарата как бы вбирает в себя все, что способен разглядеть, так же как смерть поглощает все и вся, хоть и фотоснимок — всего лишь жалкий слепок с реальности.

Фотографии кумиров

фото Александра Родченко

Речь не о контенте семейных альбомов, о котором я говорил выше. Речь об «иконах». Не о тех образах кумиров, которые сочиняют хитропопые пиарщики (например профили Путина на майках и знаменах «нашистов»), а иконах, которые придумывает народ.

Мне посчастливилось пожить в эпоху полного запрета Сталина. Даже в день столетия генералиссимуса в козырной газете «Правда» вышла лишь маленькая заметочка – да и та не на первой полосе. В те времена миф о  Сталине культивировался в фольклоре. Дело не только в анекдотах, в которых товарищ Коба представал эдаким половым гигантом и добродушным тираном. В каждой водительской кабине Сталин висел под стеклом. Глухонемые в поездах продавали фотокалендари со Сталиным.

О кумирах иного рода. Вспоминаю старый фильм Киры Муратовой «Короткие встречи». Парень носит в нагрудном кармане сложенный в несколько раз постер из импортного журнала: девушка сидит у камина и что-то пьет из бокала. Мужики в пивной спорят: «Наверное, коньяк хенесси…» Девушка – знак красивой жизни и одновременно красивая модель. Предчувствие гламура…

Гламур – тоже продукт индустриальный. Но данный бизнес строился не на пустом месте: он вообще опирается на нашу любовь к красивой жизни… точнее, наше не слишком здоровое внимание к этой «ля дольче вита».

Дембельский альбом

Помнится, когда я был курсантом в учебке, сержанты, прознав, что я фотограф (просто спросили перед строем: «Фотограф есть?») освободили меня от муштры и ангажировали меня на фото-ремесленную деятельность. Я таскался с «дедами» по достопримечательностям города Мурома, фотографировал их во всех ракурсах, а после печатал в коптерке фотокарточки (слова «фотка» тогда не существовало).

Вообще, армия все же учит хорошему: всегда что-то делать, а не слоняться как трутень. Я лично делал свой дембельский альбом не из  стремления к творчеству: надо было заполнить досуг. Альбом свой я давно выкинул, но несколько карточек из него сохранил.

К современности

Здесь буду вовсе краток, ибо «сетевое» бытование фотографических изображений — тема отдельного исследования. Мириады фотографических изображений мы видим во Всемирной Сети. Часто они тиражируются (посредством «перепоста» или просто копированием — только для того, чтобы «порадовать» других своим «открытием». На самом деле пользователь Сети осуществляет то же действо, что и тот человек, который рассказывает, например, анекдот. То есть, в определенной мере Сеть — обиталище «карнавальной культуры».

Фото-юмор и «фото-жабы» (тот же юмор, но с трансформацией изображения) - эдакий всемирный конкурс на остроту. Как в устном фольклоре, авторство здесь играет последнюю роль. Поскольку фотографиче