ШАХТЕРСКИЙ ГОРОДОК

А также Прадо, Метрополитен, Эрмитаж, и многие другие художественные музеи вполне могут поместиться в одной малогабаритной квартире.

   Всю свою жизнь Василий Федорович Кузнецов проработал на шахте горнорабочим очистительного забоя. Среди шахтерских профессий это, пожалуй, самая тяжелая. Каждую смену Василий Федорович спускался в лаву и разгребал главным шахтерским орудием - лопатой - тонны угля. А когда поднимался на-гора, казалось, ни ногой, ни рукой уже пошевелиться не может, а доходил до дома - куда только усталость девалась! Быстро смывал остатки въевшейся в кожу угольной пыли - и за мольберт, до полуночи, а то и позже. А поутру снова в забой...

   Полотна у него везде: и в спальне, и в зале, и на кухне, а подсобка - та вся забита штабелями картин. Рафаэль, Рембрандт, Куинджи, Левитан... Чрезвычайно качественные копии великих мастеров кажется, даже лучше своих оригиналов. Правда, пишет Василий только копии. Из картин “с натуры” у него только одна - портрет дочери. Он этот портрет показывать не любит. Написал он его, когда она ударилась в запой (что в шахтерском городе, да и не только, конечно, в нем - не редкость). Надеялся, увидит себя такой, какая она есть - и бросит...

   Коллекция создавалась тридцать три года. Первые краски появились только, когда он пришел из армии. Откуда взялось это увлечение - он и сам не помнит.  

   -Меня спрашивают - кто тебя научил? - Рассказывает Василий Федорович. - А меня никто не учил. Некому было. Сами подумайте - откуда в маленькой сибирской деревушке взяться приличному художнику? Рисовать я начал со скуки. В нашей забытой Богом деревне Чусовитино не было никаких развлечений - одна работа, а когда в шахту устроился - то ту как раз отпахал смену - и дальше время твое. Мне в шахте не тяжело было работать. За столько лет привык лопатой махать, что даже в удовольствие было, под рокот комбайна легче ведь думается, что чувствовал великий художник, изображая, к примеру, лунную ночь над Днепром, или Данаю на ложе.

   Срисовывать картины поначалу приходилось с почтовых марочек, да и сейчас альбомы с приличными иллюстрациями не по карману. Василий ходит иногда в библиотеку или в книжный магазин, чтобы просто полюбоваться творениями великих. А в большинстве случаев оригиналами являются репродукции, вырванные из журналов. Процесс копирования великих мастеров кропотливый. Очень важно “схватить” суть картины, потому как от нее зависит все. Даже, если учесть неточность передачи цвета полиграфией, правильно понятая мысль художника позволяет поступиться даже с этим недостатком. На каждую картину приходиться тратить по полтора - два месяца.

   В копиистике присутствует даже какой-то азарт. Кузнецов ради интереса сделал абсолютно точную копию с целлофановой китайской картинки, купленной на базаре (пошло - яркие цапли). Сам целлофан с птицами он повесил над унитазом и теперь сам специально показывает его гостям, чтобы они могли оценить точность его глаза. А копия этих самых цапель вполне мирно может уживаться с Сикстинской мадонной.

   Василий Федорович тяжело пережил смерть жены. От неимоверной тоски спасало только творчество. К тому периоду относится серия странных изваяний из гипса, которыми увешана стена зала. Их он тоже копировал, брал понравившиеся статуэтки у друзей и “перелепливал” их за ночь. Тем и поборол тоску, а с годами его увлечение осталось единственным лекарством от одиночества.

- …Это по-нашему, по-фронтовому… - Николай Антонович склеивает самокрутку. Не спеша прикуривает, задумывается, глядя в землю:  - Скоро и мне туда... девятый десяток, вишь, разменял. Да торопиться-то пока не досуг!

      В случайных встречах есть какая-то мистика. Люди перед тобою мелькают, как в калейдоскопе, кого-то ты сам ищешь, иные находят тебя. Казалось бы, так нужного тебе сегодня человека назавтра совершенно забываешь, в общем обычная журналистская суета. Бывает , сталкиваешься с кем-то нос к носу, минуешь человека и вперед - к новым свершениям… Но однажды человек этот всплывает в памяти. Приходит как озарение, вспышка. Вдруг понимаешь, что тебе сейчас именно его не хватает, ты не дослушал его, что-то сам не договорил, но...

    …Слякотной улицей я бежал по своим делам и не сразу приметил человечка, который, что-то напевая под нос, весело и истово разбивал киркой смерзшуюся груду угля. Показалось странным, что он стоит на коленях, не слишком-то это и удобно. Но, приглядевшись, замечаю: у старика нет обеих голеней. Набирает ведерко угля и лихо так, даже задорно направляется к калитке. Заметив меня, осведомляется:

   -Потеряли кого, мил человек? Давайте подскажу. А вы, видно, издалека?..

   Слово за слово, разговорились. Зовут его Буев Николай Антонович. Инвалид войны. В 43-м под Сталинградом нарвался на немецкую мину, ноги изуродовало, но врачи попались добрые, собрали по кусочкам , так что солдат Буев дослужил-таки до Победы . А, вернувшись домой в родной Ленинск-Кузнецк, пошел трудится на шахту имени Кирова (в те времена выбор был небогатый). Был запальщиком, есть такая шахтерская Специальность, связанная с взрывными работами. Тем, кто бывал в лаве, понятно, что климат тамошний не идет на пользу солдатским ранам, так что герою нашему недолго предстояло проработать под землей. В 60-м и 63-м ампутировали ему ноги.

    Мы знаем судьбу обезноженных фронтовиков: в общем-то, единицы из них не спились. Тем более в рабочей окраине сибирского городка. Буев не запил…

   - …А что в ей, в горькой? Пить - только дураку досуг. А если меру знашь, то вообще хорошо. Мне еще двух сыновей надо было поднять, дом вот этот строил к тому ж. Вы смеяться будете, а сыновей поднимаю до сих пор. Работают они у меня оба на ленинской автобазе. Второй год уж без зарплаты. А у супруги моей Александры Трифоновны  тоже сын (первую мою жену я еще в 82-м схоронил), на двоих у нас восемь внуков и три правнука, кое-кому и помогать надо. Худо-бедно, а на пару у нас пятнадцать тысяч пенсии выходит.

   - А ее платят?

   - Сейчас - тьфу-тьфу, это раньше задержка была три месяца. А чей-то ты спрашивашь, уж не ждать ли нам скидки?

    И кой черт меня сподвигнул на такой вопрос? Он как-то напрягся, стал глядень на меня с подозрением. Кое-как удалось смягчить ситуацию, и разговор наш переместился в дом Буева. Вот он, классический русский уют: в печке трещит огонь, мерно постукивают ходики, и нежное, успокаивающее щебетание прялки в руках у Александры Трифоновны.

   - Слушай,-  предлагает Николай Антонович,-  пока тут у меня банька раскочегаривается, давай я тебе частушки свои спою! - И достает видавшую виды гармошку. Жаль, что многие из частушек непечатные, а точнее воспроизвести могу только одну, про скандально знаменитого братка-мэра Коняхина:

                                У нас в Ленинске вчера

                                Закололи кошку

                                А мэр города сказал:

                                 «Ешьте понемножку».

    Но, поверьте, другие еще смешнее и злее. А улыбался Буев вообще редко. Может быть, меня стеснялся... Между прочим, кроме частушек, я от него ни одного  матерного слова не услышал. Странно, ведь он из того разряда русских людей, у которых, как принято говорить, душа нараспашку. Такие и за словом в карман не полезут. Они любят людей, и живут с удовольствием. Но мат... Все-таки я склонен думать, это от интеллигентности. А вершиной нашего знакомства стала заветная тетрадка Николая Степановича. Со стихами. Надо сказать, стихи не очень (мягко говоря, они непрофессиональные). Но в них есть выражение души Буева. То, что называется искренностью, а это ли не главная цель поэта? В тетради много стихов о войне, о родном городе, о шахтерах. Но выписал себе я одно,  называется оно «Преданность»:

                       Жили дружно, спокойно и тихо

                       И друг другу преданны были они.

                       Им большая семья не мешала

                       И счастлива жизнь их была до конца.

                       А детишки их все подрастали,

                       И настала такая пора,

                       Разлетелись по белому свету

                       Все их дочери и сыновья.

                       Мать заболела, отец загрустил,

                       Сам занеможил - недолго прожил.

                       А мать стосковалась, в постеле слегла,

                       Немного прожила и сама умерла.

                       ...И так они в землю ушли на века

                       И преданность свою унесли навсегда.

    Настоящий поэт усмехнулся бы над этими строками, но многие ли из нынешних стихотворцев  способны отобразить такую чистоту? Чистоту души... В сущности, это стиль Библии, но в Вечной книге я (по правде говоря, небольшой знаток)  нечасто встречал слова подобной кристальности. Думаю, Николай Степанович Библии не читал, но в простых словах его стихов кажется, больше христианства, чем в некоторых проповедях церковных людей...

    - …Они, стихи эти, чижало пишутся,- вздыхает старик,-  вымучиваешь, вымучиваешь одну строчку, а дальше - хоть на крышу лезь. Вот ходишь, ходишь, покуришь на воздухе - и не идет слово. И вдруг среди ночи как проснешься в поту и вот она, вторая строчка, за ней сразу  третья, четвертая - и… опять двадцать пять! Не идет строка…

    На этом, собственно, наше общение кончилось. Завершалось время моей командировки и я спешил в аэропорт областного центра. Ко времени нашего прощания как раз подошла банька, но пришлось уклониться от предложения попариться. В общем, распрощались.

   Уже в самолете думал я вот о чем. Судьба - злодейка  поставила человека на колени, подрезав ему ноги. Так живет он уже сорок пять лет. В прямом смысле, на коленях. Путь здесь только один: постепенно перестать ходить и в конце концов переместиться на инвалидную коляску, благо инвалидам войны у нас еще оказывается должное внимание и в колясках недостатка не будет.  Но у Буева нет в доме коляски. Да и во всем облике старика не присутствует даже намека  на физический недуг. Кажется, он так вот бодро прошагает поболее некоторых спившихся, но при всех конечностях  мужиков.

   С чем только не сравнивали Россию, а вот для меня теперь образ России - Николай Буев (простите за некоторый пафос). Даже фамилия соответствует содержанию этого  человека, так полон он жизнелюбия. Если рассудить, он  просто любящий жизнь мужик. Разве надо большего?

 фотографии Геннадия Михеева